«Повеселились на его свадьбе, — с улыбкой вспомнил Павел. — А я торопиться с женитьбой не стану. Буду в высоком звании капитана, встану на ноги, тогда. Тем более отец не советует с этим спешить… А сестричка пойдет послезавтра, первого сентября, в десятый. Совсем уже взрослая… Как она здорово поет, голос такой завораживающий. Выберу себе девчонку, чтобы так же красиво пела».
Павел лег на спину и глядел в покачивающийся потолок вагона. Отцовская фигура так и стояла перед глазами.
«Какой он — мой отец? Какой? — задумчиво повторял про себя Павел. — Он родной, близкий, сколько всего в жизни пережил и так мало рассказывал о себе. Он видел смерть, близко, рядом, на войне. Четырнадцать командировок — это не шутка. Его контузило… Как он рассказывал? По службе встречал и отвозил отряды СОБРов к месту дислокации.
Утром надо было везти приморский СОБР в Новые Атаги, а ночью приснилось, будто бы он в госпитале, голова забинтована вместе с глазами. Он ничего не видит. Зашел в палату, а его кто-то стал бить по лицу. Он не видит обидчика, не может ответить и вдруг слышит голос: "На тебе креста нет". Схватился за шею, а цепочки с крестом и правда нет. А ведь он ее никогда не снимал!
Вскочил в два часа ночи, стал ее искать. Все обшарил. Нет ее нигде. На отца стали ругаться сослуживцы, спавшие рядом: "Что ты ищешь, дай поспать, в конце концов!" Так и лег ни с чем.
Утром встал невыспавшийся, сердитый. И вдруг принял решение: машину с вещами бойцов, которая обычно ехала в конце колонны, поставить вперед. Второй после бээмпэшки разведчиков внутренних войск. Над отцом еще тогда посмеялись. Подкалывать стали, дескать, испугался, но отстали быстро, заметив, какое у него настроение.
Отец отдал приказ: ехать быстро и на большой скорости проскочить зеленую зону на выезде из Грозного — совхоз "Новогрозненский". Там случалось большинство подрывов и обстрелов. И зимой, и летом.
Тот день был 28 декабря 2000 года. Мы дома готовились Новый год встречать, а он ехал по этой страшной дороге. Мама все его командировки переживала и эту особенно, как будто чувствовала. Места себе не находила…
За отцовским "Уралом" взорвался фугас. Дверцу кабины, в которой сидел отец, вспороли два здоровых осколка. Стекла из окон посыпались, посекли лица его и водителя, по счастью, несильно. А тряхнуло, как рассказывал отец, страшно. Задний мост "Урала" разворотило взрывом, все осколки ушли в вещмешки, а ведь в кузове могли быть бойцы…
В первые мгновения отец ничего не соображал, очнулся одновременно с водителем, а магазин автомата пустой. Стрелял он куда-то… Сам отец, рассказывая, еще посмеивался: "Стрелял неизвестно куда, надеюсь, что в сторону цели". Голова у него кружилась и болела.
"Урал" подцепили на трос и доволокли до места назначения. Но машина уже не годилась для езды. Она долго стояла в мобильном отряде напоминанием о взрыве, пока ее не списали.
А отцу санинструктор сказал: "Можно лечь в госпиталь, а можно и не ложиться". Это почти как: "Больной скорее жив, чем мертв". Через неделю снова пришел к врачу, значит, сильно голова болела. Отца осмотрели и дали совет на все случаи жизни: "Выпей стакан водки". Последовал он этому совету или нет, отец не распространялся, но контузия есть контузия — это теперь на всю жизнь».
Павел поерзал на полке. «Эдак с воспоминаниями и не заснешь, — вздохнул он. — А ведь кто мог подумать, что отца на войну судьба забросит! Родился, как и я, на Алтае, в селе Романово Романовского района.
Самый младший в семье. "Поскребыш", как называла его бабушка. Она была немкой. В 37-м году ее отца расстреляли, а прабабушку с детьми выслали на Алтай. Тут бабушка с дедом и встретилась. Дед целину осваивать приехал, женился и шестерых детей родил.
Дед всю жизнь проработал грузчиком. Как отец рассказывал? На спор двухсотлитровую бочку с маслом поднимал практически на одних пальцах, ведь у бочки зацепиться не за что. Взваливал ее к себе на спину и по сходням затаскивал на грузовик. Вот какой силач был! А роста невысокого, коренастый. Отец в бабушкину породу пошел, у них в роду все высокие и статные. И я тоже.
Правда, в школе отец только в первых классах самый высокий был, потом вдруг самый маленький стал, а к седьмому классу снова вытянулся. Тощий был, длинный. Старшеклассники замечали его «значительную» фигуру и норовили по шее дать. Отец не из драчливых, но и в обиду себя не давал, а силенок на достойный ответ не хватало — вот и решил записаться в секцию по самбо.
В Романовском районе эта секция тогда только появилась, и тренером был Владимир Николаевич Меняйло, мастер спорта по самбо и мастер спорта по дзюдо. Отец до сих пор им восхищается, жаль, что Владимир Николаевич уже умер.
Увидел тренер моего отца и сказал: "Иди-ка ты, парень, в волейбольную секцию. Самой подходящей ты для них комплекции". Но отец уперся, иначе бы это был не он, с его железобетонным характером и волей. "Хочу бороться, — говорит, — и дело с концом".