Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года

В Веймаре особое внимание русских офицеров привлекли исторические места, связанные с именем Мартина Лютера. Если «дикие окрестности Эйзенаха» были лишь вскользь упомянуты в произведении Карамзина, то наши герои обошли их вдоль и поперек. Думается, их интерес к судьбе знаменитого проповедника был отчасти связан с наличием в русской армии значительного числа офицеров-остзейцев лютеранского исповедания, охотно выполнявших в этом случае роль гидов. Посещения достопамятных мест остались в памяти Я. О. Отрощенко на долгие годы, что явствует из его «пространного» рассказа о протестантской вере: «Религия господствует лютеранская, распространенная Мартином Лютером, который был прежде римско-католической службы монах, жестоко оскорблен начальством и, видя злоупотребления, допускаемые папой под покровом религиозных правил, решил отделиться от римской церкви, решился, и твердой волей преодолевая все гонения, составил в новом порядке понятий религию, которая оторвала от папской власти великую массу людей. Но его последователи не почитают его святым, а только умным человеком. Он уверил своих последователей, что все святые были подобные нам люди, что они сами молились Богу, и он внимал усердным молитвам их. Следовательно, и теперь всякий человек может без посредников просить о том, чего он желает» ^{27}. Г. П. Мешетич поведал о неудачной попытке своих сослуживцев добраться в непогоду до замка Вартбург: «…Невдалеке за городом видна гора, любопытная не по обширности оной, а по высоте в виде закругленного сверху шпиля <…>. Русские офицеры полюбопытствовали взойти на оную, оставя лошадей у подошвы горы, сами, по крутизне оной, едва после нескольких отдыхов могли взойти на верх горы; облака, казавшиеся над оною, закрыли их, и они оттуда в солнечный день вниз ничего не могли видеть и возвратились оттуда измокшими» ^{28}. А вот целеустремленность офицеров 1-го егерского полка, во главе со своим командиром храбрым полковником М. И. Карпенковым, достигшим вершины, не может не вызвать восхищения: «Приезд наш в Эйзенах случился в день бурной с холодным дождем, но как можно не посмотреть убежища Мартина Лютера — замка Вартбурга <…>. От порывистой бури с дождем и по слабости сил наших после ран трудно было нам взобраться на крутизну Вартбургского шпиля, а остаться ночевать в Эйзенахе, чтобы переждать бурю, мы и подумать не умели, ибо честолюбие наше трепетало от мысли опоздать в соучастии боевой переправы чрез Рейн! Соединясь в плотную гурьбу около своего храброго генерала, мало знакомого с "нельзя", крикнувшего и тут: "За мной, друзья, ура!", мы, преодолев с ним, как и везде, и бурю и крутизну осклизлого всхода, взобрались по 200 ступеням, вырубленным в каменной почти отвесной отлогости, одетым дерном, в выгнутом расположении, суживающимся вверху, у предвратной площадки шпилевого замка, имеющей над собою бойницы стародавнего образа фортификации» ^{29}.

Упорство в достижении цели было вознаграждено сполна. В «рыцарской столовой зале» русские офицеры увидели на стенах «во множестве надписи посетителей Вартбурга», в том числе Гёте, Шиллера, Лафатера, Виланда и Лоуренса Стерна, автора «Сентиментального путешествия». Имена великих людей были «окружены предохранительными чертами», а прочие «столплены, как сволочь зевак толкучего рынка». Однако коллекция рыцарских доспехов вызвала в наших путешественниках настоящий восторг: «По обеим продольным стенам и близ их расставлены и развешаны в несколько рядов разные антические доспехи древних рыцарей германских, как то: мечи, фламеи, копья, палицы, щиты, кольчуги, шлемы и латы сильных могучих богатырей и дебелых коней с их метальными покровами спин и наголовниками — необходимостями давнего рукопашного военного ремесла. Многие из них собраны в полные остовы всадников, поставленных в конные фрунты дружин, украшены золотыми и серебряными насечками и чеканными прокладками. <…> Выставленные копья и взмахнутые ими мечи чувствительным образом предубеждают всякого обыклого воина, что вот-вот забушует свалка Роландов, Святославов и Цимисхиев» ^{30}. Но средневековая живопись не вызвала у наших «обыклых воинов» эмоционального сопереживания: «Есть там и несколько картин большого размера, но они не заслуживают никакого уважения ни по своему художеству, ни по значению, ибо представляют, червонным суздальским колоритом, легенды давних католических бредов, дарственных духовными пройдохами слепоте людской. Как, например: вот, на противоположной входу поперечной стене толпа рыцарей в каком-то осажденном городе, томимых смертельным голодом, принимает от явившейся святой жены букеты роз, которые обращаются в небесный хлеб и спасают их от голодной смерти, и тому подобные бредни» ^{31}.