Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период

— Ты уж, пожалуйста, Павел Егорович, не отпускай этого масла нам для стола. Я его и в рот не возьму, и обедать не стану. Ты знаешь, как я брезглива.

Но инцидент на этом не закончился. Павел Егорович все размышлял, что делать с этим маслом. Выливать — вроде жалко. Продавать после крысы — нечестно. Наконец выход был найден — нужно устроить над маслом публичный молебен, после чего пускать в ход. Посланец Чехова-отца ходил по домам постоянных покупателей и, в соответствии с его инструкциями, говорил:

— Кланялись вам Павел Егорович и просили пожаловать в воскресенье в лавку. Будет освящение деревянного масла.

— Что за освещение? — не понимал обыватель. — Какого масла?

— В масло дохлая крыса попала, — разъяснял посланец.

— И вы его продавать будете? — изумлялся обыватель.

Вопреки здравому смыслу, освящение все-таки состоялось. Этот обряд довольно живо описал Александр Павлович Чехов: «О. Федор покосился на обстановку и в особенности на миску с маслом, облачился и начал служить молебен. Павел Егорович вместе с детьми пел и дирижировал важно и прочувственно… В конце молебна о. протоиерей прочел очистительную молитву, отломил кусочек хлеба, обмакнул в миску и съел с видимым отвращеним. Освященное и очищенное масло торжественно вылили в бак и даже взболтали, а затем гостеприимный хозяин пригласил всех к закуске… По окончании торжества все разошлись и разъехались, и с этого момента, к величайшему удивлению и недоумению Павла Егоровича, торговля сразу упала, а на деревянное масло спрос прекратился совсем».

Тогда Павел Егорович решился на отважный шаг. Он влез в долги и открыл новую торговую точку. Как раз в это время на окраине Таганрога строили железнодорожный вокзал. Он рассчитывал на приток покупателей, следующих со станции в центр. Но, как писал Александр Павлович Чехов, «с первых же дней оказалось, что расчет Павла Егоровича был создан на песке. Пассажир оказался неуловляемым и потянул с вокзала совсем в другую сторону».

Тот же Александр Павлович описывал уклад жизни в семействе Чеховых: «На… большой черной вывеске были выведены сусальным золотом слова: «Чай, сахар, кофе и другие колониальные товары». Вывеска эта висела на фронтоне, над входом в лавку. Немного ниже помещалась другая: «На вынос и распивочно». Эта последняя обозначала собою существование погреба с сантурин-скими винами и с неизбежною водкой. Внутренняя лестница вела прямо из погреба в лавку, и по ней всегда бегали Андрюшка и Гаврюшка, когда кто-нибудь из покупателей требовал полкварты сантуринского или же кто-нибудь из праздных завсегдатаев приказывал:

— Принеси-ка, Андрюшка, три стаканчика водки, а вы, Павел Егорович, запишите за мной».

Перед домом же стоял фонарь, игравший в жизни юного Антоши Чехова весьма существенную роль. Один из его друзей детства писал: «Против самого угла дома, у входа в магазин стоял газовый фонарь, который служил нашей базой для наполнения аэростатов. По утрам, часа в 4 или 5, пока никого не было на улице, мы все собирались около фонаря и наполняли наши шары светильным газом при помощи резинового шланга, который надевали на рожок фонаря. Шары удачно наполнялись и поднимались вверх при общем нашем ликовании. В результате наших манипуляций фонарь постоянно находился в неисправном состоянии».

Торговля совсем захирела, кредиторы свирепствовали, и Егору Павловичу пришлось тайком бежать в Москву. Там он, опять-таки, не преуспел как торговец, зато сын Антон стал великим писателем — чего, пожалуй, не случилось бы, живи семейство в Таганроге.

Подобных неудачников, конечно, было множество. Но не они, ясное дело, задавали тон. В том же Таганроге торговля шла припеваючи, не в последнюю очередь благодаря тамошним грекам — коммерсантам превосходнейшим. По городу даже ходил самодельный стишок:

Приехали Алфераки
И привезли печеные раки.
Приехало Аверьино
И привезло с собой вино.
Приехали Скуфали,
И появились кефали.
Образовался Амира
И закричал «Ура».
А как наехало Попандопуло,
Так все полопало.

Греки умели и поторговать, и хорошо повеселиться, и беззлобно посмеяться над своими же товарищами.

Иностранные предприниматели были не редкость и в других российских городах. В Ярославле, например, известен был некто Сурков — немец, носящий почему-то русскую фамилию. Один из современников, Илья Бражнин, писал о нем: «Сурков этот был в Архангельске фигурой весьма приметной. Крупнейший капиталист, владелец лесопильных, пивного, спирто-водочного заводов, домов, пароходов, контор, он, хоть и носил русскую фамилию, был немцем. По-русски он говорил плохо и изъяснялся по преимуществу матерными словами, особенно если разговаривал с людьми, ему подчиненными».