Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

«Кремль так и представляется почерневшим от времени, закопченным, того темного тона, перед которым у нас благоговеют и который считают воплощением красоты старых памятников. Этот вопрос настолько разработан во Франции, что на новые здания у нас специально наносится патина из разведенной водою сажи, чтобы избавить их от яркой белизны камня и привести в гармонию с более старыми постройками. Надо дойти до крайней цивилизованности, чтобы проникнуться этим чувством, уметь ценить следы веков, оставленные на эпидерме храмов, дворцов и крепостей. Русские же любят всё новое или по крайней мере то, что имеет облик нового, и думают, что проявляют уважение к памятнику, обновляя окраску его стен, как только она облупится или потрескается. Это самые великие маляры в мире. Когда им кажется, что краски потемнели, они переписывают даже старые росписи византийского стиля, украшающие церкви внутри и часто снаружи. Таким образом, эти росписи, с виду традиционно-древние, восходящие к примитивно-варварским временам, иногда покрыты красками буквально накануне. Нередко случается видеть, как маляр, пристроившись на шатающихся лесах, с самоуверенностью монаха-художника с Афона подновляет лик Богоматери, заполняет свежими красками суровые контуры, которые являются как раз неизменным шаблоном. Нужно с чрезвычайной осторожностью относиться к этой живописи, которая была древней, если можно так выразиться, но в которой всё — современно, несмотря на ее строгость и величественность, идущие от древних эпох.

Эта небольшая преамбула имеет целью подготовить читателя к белизне и яркости вместо потемневшего, меланхолически-сурового облика зданий, о котором, исходя из своих западных понятий, он, вероятно, мечтает» (41, 235).

* * *

Реставрация памятников старины в России в последнее время ведется без тщательного архитектурного надзора, зачастую разумением священника и щедростью состоятельных прихожан. Не знаю, кто и как учит уважению к красоте священников, но точно знаю, что никто не учит этому состоятельных прихожан. Возможно поэтому оплаченная ими реставрация нередко несет на себе отпечаток вульгарного «благолепия». Мнением специалистов пренебрегают или его вообще не спрашивают. И кирпичные и отделочные работы выполняются кое-как. Все грехи каменщиков покрываются толстым слоем побелки…

Государственная система реставрации памятников истории и культуры рухнула, лучшие мастера занялись отделкой особняков. Чиновники архитектурного надзора и разного рода департаментов по охране памятников заботятся о том, о чем всегда заботятся чиновники, оставшиеся без зоркого «ока государева». При таком положении дел у России скоро не останется подлинных памятников древней архитектуры. Свобода слова делает этот факт общеизвестным, но свобода дела не позволяет исправить положение.

Густая побелка покрывает Благовещенскую церковь от фундамента до куполов. Кажется, что ее выдернули из земли, словно морковку из грядки, и, держа за купола, окунули в огромное ведро с известью. Вся эта мертвенная белизна хорошо смотрится разве что издалека. Вблизи она утомляет глаз, скрывает тонкие узоры лекального кирпича и нивелирует сложные профили карнизов.

Храмы XVII века, как правило, были радужными. Их декоративные элементы (наличники, кокошники, угловые полуколонки, архивольты порталов, пояса висячих арок) были выделены цветом. Да и сами стены далеко не всегда оставались белыми. Взгляните на билибинские иллюстрации к русским сказкам — и вы поймете, о чем, собственно, вдет речь. Правильное воссоздание этой палитры — трудная задача, как для авторов проекта реставрации, так и для его исполнителей. Тотальная побелка снимает эту проблему. А заодно и иссушает еще один источник древней красоты.

Ценителю старинной архитектуры остается одно: ждать, пока время и дожди смоют с древних стен пласты побелки. И тогда нашему взору откроются старинные кирпичи, темно-красные, как спелая вишня. Прочность этих гигантов вызывает изумление. Кажется, что само время обломало о них свои острые зубы. Кирпичи скреплены толстым слоем белой, как сметана, и прочной, как камень, известью, которую годами вымачивали в особых ямах, смешивали с яичным белком и еще бог знает какими добавками. И каждый кирпич строители укладывали в стену с благоговением и молитвой.

* * *

Стыдно признаться, но я люблю смотреть на полуразрушенные памятники XVII столетия. В этих развалинах драма борьбы духа и плоти предстает с необычайной наглядностью. Крестчатые столбы, коробовые и лотковые своды, полуциркульные и ползучие арки, распалубки над окнами — всё это рукотворное многообразие цепляется за жизнь с упорством растущей на скале сосны. Можно долго бродить в этих развалинах, протискиваясь в узкие проемы выбитых окон и вспугивая диких голубей. Вид оскверненного и заброшенного храма рождает в душе меланхолическое чувство. В нем и шатобриановская печаль руин, и наша российская чаадаевская безысходность…