Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

Впрочем, и такая малая роскошь, как чаепитие, была доступна не всем богомольцам. Иные отдыхали прямо на траве, на берегу Яузы, перекусывая краюхой хлеба из котомки.

«Богомольцы лежат у воды, крестятся, пьют из речки пригоршнями, мочат сухие корочки. Бедный народ всё больше: в сермягах, в кафтанишках, есть даже в полушубках, с заплатками — захватила жара в дороге, в лаптях и в чунях, есть и совсем босые. Перематывают онучи, чистятся, спят в лопухах у моста, настегивают крапивой ноги, чтобы пошли ходчей. На мосту сидят с деревянными чашками убогие и причитают…» (218, 67).

Среди богомольцев встречались люди со всех концов России. Здесь можно было увидеть самые разные человеческие типы. В этом отношении Мытищи были прекрасной «натурой» для художников-реалистов. Василий Григорьевич Перов подсмотрел здесь сюжет для известной картины «Чаепитие в Мытищах». Картина оказалась так хороша, что ее тотчас купил для своей галереи П. М. Третьяков. Дача Третьякова, кстати сказать, находилась неподалеку от Мытищ, близ станции Тарасовская. Там и жил Перов в период работы над картиной. Художник был очарован разнообразием сцен и типажей на Троицкой дороге и сам прошел пешком весь путь до монастыря (88, 7).

Суриков искал в Мытищах типажи для своей картины «Боярыня Морозова». Вот что рассказывал об этом он сам.

«Самую картину я начал в 1885 году писать; в Мытищах жил — последняя избушка с краю. И тут я штрихи ловил. Помните, посох-то, что у странника в руках. Это богомолка одна проходила мимо с этим посохом. Я схватил акварель да за ней. А она уже отошла. Кричу ей: “Бабушка! Бабушка! Дай посох!” Она и посох-то бросила — думала, разбойник я» (58, 92).

В советское время Мытищи быстро утратили свою живописность и оригинальность. Как на дрожжах стала расти промышленность. Мытищи как бы втянули в себя несколько окрестных сел, деревень и фабричных поселков. Возникший конгломерат в 1925 году был объявлен городом. Тем же путем, поглощая соседние поселения, возникли и соседние города — Калининград (современный Королев), Пушкино, Красноармейск.

В запале революционного энтузиазма Мытищи хотели переименовать в Пролетарск, но вовремя одумались.

Глава тридцать третья. Кто срубал вишневый сад?

Покинув Мытищи, отправимся через древний волок — на Клязьму, в Тарасовку. Это село существовало еще во времена Ивана Грозного и упоминается в писцовых книгах под именем Тарасове (146, 508).

Академик Миллер, путешествуя из Москвы в Троицу в 1789 году в своих записках отметил: «На полуденном берегу Клязьмы лежит деревня Тарасова, под ведением Коллегии экономии» (113, 241).

В середине XIX века здесь была почтовая станция, где путники меняли лошадей. В мае 1849 года через Тарасовку проезжал Иван Аксаков, направлявшийся по делам службы из Москвы в Ярославль. В письме отцу он так описал свое путешествие до Троицы: «Я выехал, как Вы помните, 19 мая, поздно вечером. Тарантас мой оказался чрезвычайно покойным, по крайней мере, для меня. В Тарасовке и Талицах переменил лошадей; везли довольно плохо и долго держали на переменах, так что в Троицу я приехал часу в шестом утра…» (3, 4).

Дачный рай

Живописные берега верхнего течения Клязьмы издавна привлекали внимание московской знати. В старину здесь располагались подмосковные вотчины многих боярских фамилий — Салтыковых, Трубецких, Куракиных, Голицыных. Имея село или несколько деревень вблизи Москвы, вотчинник всегда мог получать свежие продукты и все необходимое для своего московского дома. В то же время подмосковная деревня была и прекрасным местом для отдыха, охоты, разгульной пирушки. Ну а близость реки дополняла удовольствия обильным рыбным столом, прелестями летнего купания и банного дела.

Судьба всегда была переменчивой. Одни дворянские роды возвышались, другие мельчали и разорялись, третьи пресекались за неимением наследников мужского пола. Соответственно, и дворянские усадьбы довольно часто переходили от одних хозяев к другим. И каждый новый хозяин норовил переделать всё по своему вкусу…

Во второй половине XIX столетия подмосковные усадьбы быстро превращаются в дачи. Они переходят от дворян к новым «хозяевам жизни» — купцам, промышленникам, успешным представителям «свободных профессий». Одновременно в Подмосковье расцветает и весьма прибыльный «бизнес» — скупка земельных участков и строений для последующей их перепродажи или сдачи в аренду под дачи.

В начале XX века по берегам Клязьмы стояли десятки роскошных дач. В большинстве своем они были выстроены в стиле русского «деревянного модерна». Многие из этих дач связаны с именами живших здесь выдающихся людей своего времени.

После революции дачи оказались заброшенными. Одни были разграблены и вскоре сгорели, другие превратились в общежития для местного пролетариата. Быстрый рост подмосковных «городов-спутников» с их могучими предприятиями военно-промышленного комплекса практически не оставил дачным теремкам никаких шансов уцелеть.