Повседневная жизнь русского средневекового монастыря

В состав вечернего богослужения входят: девятый час, вечерня и повечерие. Время каждого богослужения в монастыре определялось часами, установленными самой природой. Первый час дня наступал с восходом солнца, последний — с заходом, после захода начинался отсчет ночного времени, но в сутках обязательно считалось, как и сейчас, 24 часа. Служба девятого часа примерно соответствовала четвертому, пятому или шестому часам дня по нашему исчислению времени, так как девятый час считался от восхода солнца. Однако понятно, что в разное время года начало девятого часа, как и всех остальных служб, варьировалось. Девятый час обычно поется перед вечерней, хотя порядок его совершения может меняться.

Вечерня начиналась в монастырях с заходом солнца. Объясняя смысл этого богослужения, святой Василий Великий писал: «Отцы наши не хотели принимать в молчании благодать вечерняго света, но тотчас, как он наступал, приносили благодарение» ( Скабалланович. Вып. 2. С. 134). С древнейших времен христиане выражали свою благодарность Богу за прожитый день и дивный вечерний свет в словах одного из песнопений вечерни — «Свете тихий». По Церковному преданию его автором был иерусалимский патриарх Софроний (634–644), который однажды, любуясь закатом солнца, воспел из глубины своего любящего сердца: «Свете тихий святыя славы бессмертнаго Отца Небеснаго святаго, блаженнаго. Пришедшие на запад солнца, видевшие свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа Бога» [ «Ты, Христе, свет тихий (в виду вечера) святой славы бессмертного Отца Небесного, святого, блаженного. Дожив до заката, мы, в благодарность за это, воспеваем Святую Троицу: Отца, Сына и Святаго Духа» ( Там же. С. 132)]. Историки оспаривают принадлежность этой песни патриарху Софронию, однако совершенно точно известно, что во времена этого патриарха Церковь уже знала молитву «Свете тихий».

Когда солнце начинало садиться, пономарь приходил к игумену, а если его не было, то к екклесиарху, и просил благословения на службу. Получив его и поклонившись игумену, он шел оповестить братию о службе, медленно, с интервалами, звонил в колокол или било («било» — от слова «бить» — деревянная или металлическая доска). В древности в монастырях предпочитали било, считая колокола «латинским» (католическим) изобретением. В новгородском Хутынском монастыре в разных случаях использовали два била: деревянное или железное. Призывая братию к вечерне, пономарь сначала ударял в деревянное било, при этом он читал двенадцать раз 50-й псалом «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих, очисти беззаконие мое…» ( Горский. С. 289). Затем шел в церковь, приготавливал кадило и ставил зажженную свечу перед Царскими вратами. После этого он выходил из храма и вновь ударял в било, теперь уже железное, более настоятельно созывая братию на службу. В псковском монастыре преподобного Евфросина в колокола звонили только на праздники, а в обычные дни — в било.

Услышав благовест, монахи должны были все оставить, как будто их укусила змея или случился пожар, и идти в церковь. Поучая новоначальных иноков, старцы говорили так: «Если к тебе пришел брат или даже келарь, а в это время возвестили к службе, оставь беседу и другие дела, не боясь никого обидеть». Развивая это поучение, преподобный Иосиф Волоцкий писал: в церковь надо спешить как на раздачу царской милости. Ведь если царь раздает дары, то пришедший раньше больше и получит. Также если кто придет раньше в храм, больше обогатится, но не земным, а Небесным богатством. Поэтому никогда нельзя думать: вот приду раньше и буду долго ждать и бесполезно сидеть ( ВМЧ. Сентябрь. Стб. 504).

Одеваясь на службу, монах возлагал на себя мантию и клобук, поцеловав его «в крыльца». При этом он произносил молитвы: «Достойно есть» с земным поклоном, «Слава и ныне», «Господи, помилуй» дважды и отпуст с тремя земными поклонами. В церковь шли сосредоточенно, покрывшись клобуком, не озираясь по сторонам и не останавливаясь для разговоров с братией. Руки держали прижатыми к груди, монашеская походка, как учили старцы, должна быть «ни сурова, ни ленива». Входили в церковь со страхом и трепетом, как на земное Небо. У каждого инока в храме было свое место, определенное настоятелем, на чужое становиться запрещалось. В Кирилло-Белозерском монастыре игумен стоял у правого столба Успенского собора, соборные старцы и священники неподалеку от него, а рядовая братия размещалась на левой стороне храма.