Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

«В нашей “Литературной газете” печатался часто. Но наш отдел тут ни при чeм. Ни при чeм и оказывался отдел публикаций, когда отделили его от нашего отдела русской литературы. Потому что ни туда, ни туда Островой стихов не носил. Они поступали в отдел от Чаковского (главный редактор газеты. – А. В.). Александр Борисович присылал обычно довольно толстую пачку стихов и просил отобрать то штук пять для отдельной подборки, то пару стишков (его выражение) для коллективной. Зачем это было нужно Чаковскому? Нет, он не был поклонником поэтического таланта Острового. Но он по несколько раз в неделю играл в теннис. Чаще всего с Островым. Тот играл почти профессионально… Вот и вручал Островой ему свои толстые пачки после игры»²⁷.

В теплое время года на корте в Дубулты было тесно от игроков, благо что сооружен он был по всем правилам: покрытие сделали из специального материала – теннисита, утрамбовали катком, разлиновали на зоны и повесили сетку. От желающих погонять мяч отбоя не было, порою приходилось записываться в очередь. Среди завсегдатаев теннисного корта были драматурги Морис Слободской и Борис Ласкин, а также Юрий Любимов. Латвия в те годы славилась своими отменными теннисными кортами. А в Дубулты чуть ли не каждый день наведывались и местные девушки-теннисистки, неизменно привлекая внимание писателей, приезжавших без жен. Те, кто не играл, наблюдали за игрой со скамеек, мест на которых едва хватало. Было весело.

Однажды, приехав в несезон, в холодном марте, Дзидра Тубельская познакомилась с Константином Паустовским. Ее с дочерью Викторией поселили в Охотничьем доме. Нельзя сказать, что народу было много. В столовой она узнала Константина Георгиевича, сидевшего неподалеку: «Он был небольшого роста, с резко очерченным лицом, в очках. Вскоре мы стали здороваться и перекидываться несколькими словами о погоде, морозе и невероятном количестве снега. Но даже такие обыкновенные замечания в его устах не звучали банально». Тут, как на грех, Виктория заболела воспалением легких. Паустовский, не обнаружив Тубельских в столовой, пришел к ним, предложив помощь, сидел с девочкой, рассказывал ей сказки.

Константин Георгиевич был все же уникальным человеком! Подлинный интеллигент, никого не предал. В писательских мемуарах не найти ни одного укоряющего слова. Кирилл Арбузов, сын драматурга Алексея Арбузова, вспоминает: «Волею судьбы с Паустовскими наша семья прожила в одной квартире, хоть и за перегородкой, восемь лет. Константин Георгиевич был человеком настолько духовно прекрасным, что даже злое ворчание соседки по коммуналке при его появлении в коридоре иссякало, и обычные склоки прекращались начисто. А как восхитительно было, когда Паустовский и отец затевали разговоры на творческие темы!»²⁸ И таких свидетельств – немало.

Творчество Константина Георгиевича Паустовского относят к так называемой лирической прозе. Наиболее известны его произведения, посвященные описанию российской природы, наполненные тончайшей пейзажной лирикой. Талант писателя раскрылся еще до войны – в цикле рассказов «Летние дни» (1937), повести «Мещёрская сторона» (1939), а наиболее масштабное его произведение – «Повесть о жизни», создававшееся почти два десятка лет, с 1946 по 1963 год. Паустовский отличался активной жизненной позицией, в период оттепели не скрывал своих антисталинских настроений. В русле лирической прозы писали и более молодые его коллеги, на которых творчество Константина Паустовского оказало большое влияние – это Юрий Казаков, Юрий Трифонов, Юрий Нагибин, Владимир Солоухин и другие.

Даниил Гранин вспоминал о встречах с Паустовским в Дубулты как об одном из самых ярких эпизодов своего пребывания на Рижском взморье:

«Вечерами мы собирались у него в шведском домике у камина. Но и днем Паустовский принимал приглашение погулять, посидеть, поболтать. Казалось, ему нечего делать. Как-то я спросил его, почему он неплотно притворяет дверь к себе в комнату. Он виновато усмехнулся: “А может, кто зайдет?” Прекрасное настроение беспечности и незанятости окружало его… Между тем за месяц пребывания в Дубулты он написал больше, чем все мы: Юра Казаков, Эм. Миндлин, я, хотя мы экономили каждый час и работали в полную силу»²⁹.

Прозаик Эммануил Миндлин запомнил раннюю прибалтийскую весну 1957 года и Паустовского, с интересом рассматривающего местных белок: «Дубултские белки были еще не пуганы. Они спускались на нижние ветви деревьев и бисерными глазками безбоязненно смотрели на нас. По пути от нашего дома у фонтана в столовую мы обыкновенно сворачивали с дорожки в сторону, чтобы полюбоваться белками. Стояли втроем – Паустовский, Гранин и я… Как-то мы устроили вечеринку в комнате Паустовского: шесть-семь человек пили коньяк под дьявольски вкусную рыбку копчушку – неизменное прибалтийское лакомство»³⁰.

А проделки местных белок Константин Георгиевич описывал в письме своему сыну Алексею 16 февраля 1955 года: «Я нашел на пляже мячик, который забыл Кирилл Арбузов. Белочки играли им в футбол и сильно его поцарапали своими когтями»³¹.