Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

Первые перемены в одежде горожан и, в частности, жителей бывшей столицы Российской империи произошли уже осенью 1917 г. На улицах города невозможно было встретить ни людей, одетых в блестящие офицерские мундиры, ни нарядных дам в шляпах и кружевах. Особенно выразительными оказались социальный код и нормы эпохи военного коммунизма со свойственным ему распределением предметов одежды. Знаковым выражением военно-коммунистической повседневности являлись детали внешнего облика уличной толпы. Г. Уэллс, посетивший Петроград осенью 1920 г., писал: «Люди обносились… Вряд ли у кого в Петрограде найдется, во что переодеться»[440]. Не лучше уличной толпы выглядели в то время и представители творческой элиты города. На встрече в Доме искусств Уэллсу, судя по воспоминаниям Ю. П. Анненкова, пришлось выслушать почти истерическое выступление А. В. Амфитеатрова. Оно для социального историка является, хотя и излишне эмоциональным, но ярким и достоверным описанием гардероба горожанина того времени. Обращаясь к Уэллсу, Амфитеатров сказал: «Вы не можете подумать, что многие из нас, и может быть более достойные, не пришли сюда пожать вашу руку за неимением приличного пиджака и что ни один из здесь присутствующих не решится расстегнуть перед вами свой жилет, так как под ним нет ничего, кроме грязного рванья, которое когда-то называлось, если я не ошибаюсь, бельем»[441]. Подобными деталями наполнено большинство дневников и биографических записей деятелей искусства, литературы, науки. Сын известного философа Н. Лосского, покинувшего Россию в 1922 г. на «философском теплоходе», вспоминал, как в 1920 г. мать делала его младшему братишке ботиночки из сафьяновых обложек дореволюционных юбилейных адресов. Они принадлежали бабушке — бывшей директриссе одной из престижных петербургских гимназий[442].

«Оборванство» интеллигенции усиливалось благодаря действовавшим в то время нормам распределения. В мае 1918 г. появился «классовый паек» — материализованная идея Ленина. Он еще в ноябре 1917 г. в беседе с наркомом продовольствия Цюрупой высказал мысль о том, чтобы рабочим отпускался полный продовольственный паек, а прочим классам населения, в особенности нетрудящимся, паек уменьшался и доводился в случае необходимости до нуля»[443]. Эти же нормы действовали в отношении выдачи предметов одежды, составлявших натуральную часть заработной платы.

Распределительное снабжение носило достаточно хаотический характер. Константой был лишь принцип классового подхода к наделению предметами одежды. В январе 1921 г. питерских рабочих как наиболее привилегированную группу населения решено было обеспечить нижним бельем. Для этой цели из особых запасов пряжи изготовили 17 тыс. трикотажных комплектов. Однако в условиях разрухи и нищеты никакая система распределения не могла обеспечить нормального существования даже «классово полноценным элементам». Ощущение неравенства в «пайковом» обществе усиливалось. Уже летом 1920 г. рядовые коммунисты стали обращаться с письмами в ЦК РКП(б), требуя прекратить развитие системы материальных привилегий для должностных лиц. Речь шла не только о продовольственном снабжении, но и о системе распределения одежды. Появление знаковых признаков новых элитных слоев было зафиксировано повсеместно. В сентябре 1920 г., выступая на заседании Петросовета, рабочий Обуховского завода заявил: «Товарищи, при буржуазном строе я ходил в грязной блузе, а паразит, тот, который избивал нашего брата, и кровь его пил, носил галстуки и крахмалы, а теперь и наши товарищи и члены нашей организации унаследовали эти галстуки и крахмалы и сами начали чище буржуазии наряжаться»[444]. Это в представлении рабочих носило характер социальной аномалии в условиях провозглашаемых привилегий пролетариата в целом.

Действительно, наряду с обшарпанной массой на улицах российских городов можно было увидеть относительно прилично одетых людей. Это представители новой партийно-государственной элиты. При Петроградском совете уже в 1918 г. существовал особый склад конфискованных вещей, выдачи из которого производились только по особым запискам. Здесь можно было получить любую одежду самого лучшего качества. Прекрасно одетой и ухоженной выглядела и М. Ф. Андреева — комиссар театров и зрелищ союза коммун Северной области. З. Н. Гиппиус летом 1919 г. записала в дневнике сильно впечатливший ее факт, когда в приемной Андреевой часами томились люди, ожидавшие аудиенции, в то время как комиссар по театрам беседовала с личным сапожником по поводу формы каблука на будущих новых ботинках[445].