Как уже отмечалось, повседневность представляется особым социокультурным феноменом. По определению Д.В. Давыдова, она включает в себя такие составные части объективной реальности индивида, как жилищные постройки и домашняя утварь, одежда, особенности пищи, гигиена и здоровье, этика семейных взаимоотношений, образовательный уровень и религиозность сознания[200]
. В свою очередь, И.В. Кометчиков под повседневностью понимает сферу «человеческой обыденности во множественных историкокультурных, политико-событийных, этнических и конфессиональных контекстах» повторяющегося «нормального» и «привычного», конструирующего образ жизни, эмоциональные реакции и мотивы поведения человека[201]. Опираясь на достижения германской школы истории повседневности, З.М. Кобозева предлагает воспринимать историю повседневности как историю «снизу», ее реконструкцию «глазами маленьких людей». По ее мнению, повседневность раскрывается через взаимодействие власти и индивида, когда сложное переплетение прав и обязанностей, налагаемых властными инстанциями на социальных субъектов, трансформируется «пользовательскими практиками»[202]. М.А. Бравина отмечает, что тяжелое материальное положение населения в период масштабных социальных катаклизмов вносит в структуру повседневности различные способы борьбы за выживание, приводящие к стремительному росту преступности, девиантного поведения[203].Таким образом, в данном исследовании под повседневностью мы будем понимать особое жизненное пространство социального субъекта, в котором осуществляется его социальная активность, ежедневно повторяющиеся действия, их будничность и обыденность, выступающие основой освоения индивидом социального мира и позволяющие индивидууму упорядочить свое жизненное пространство. В данном ключе структура повседневности будет представлена демографическими процессами, трудовыми отношениями, взаимоотношениями с властью, праздничной культурой, формами досуга и религиознокультовых действий. В исследовании феномен праздника рассматривается не как антипод будничности, а как составная часть социального жизненного мира человека.
Следует отметить, что реконструкция истории повседневной жизни советского крестьянства неизбежно ставит перед исследователем ряд методологических проблем, вызванных сложностью обобщения и оценок многообразных данных, раскрывающих неоднородность динамики трансформации повседневной жизни. Исследовательская парадигма должна базироваться на реконструкции отдельных элементов повседневности в единое целое с использованием методов микро- и макроуровней различных гуманитарных наук. Понять изменения, произошедшие в экономической, социальной, культурной сфере послевоенного колхозного села, невозможно без обращения к трудам ученых, анализировавших различные аспекты жизни советских граждан периода сталинизма и раскрывающих суть феномена сталинизма.
Бурное развитие новых направлений в отечественной и мировой исторической науке, получивших название «культурная история» и «социальная история», дают нам возможность использовать ряд методологических приемов, которые были апробированы ранее. А.Д. Гудков отмечает тенденцию тривиализации понимания советского прошлого в массовом сознании россиян, что приводит к вытеснению на задний план «проблематики институционального насилия, к практике тотального контроля в «партии-государстве», идеологическому принуждению, политике искусственной бедности, террора и… моральной деградации людей», к «пассивно-сострадательному» отношению к прошлому[204]
. Героизация и мифологизация сталинской эпохи становится механизмом отделения от прошлого и его моральных оценок. В представлении обывателей Сталин предстает творцом модернизации, обеспечившим превращение страны в мировую супердержаву. Проблема преодоления сталинизма российским обществом заключается не в отсутствии знаний о преступлениях Сталина, а в нежелании считать преступной советскую систему.Сегодняшнее состояние исторической памяти о сталинизме, по мнению И.Л. Щербаковой, определяется культурной картиной «карты памяти» сталинизма, оформленной еще в 50-80-е годы ХХ в.[205]
Е.А. Осокина полагает, что в отечественной историографии сталинизм представляет морально-нравственную проблему, т. к. «еще свежи воспоминания о сталинской эпохе, слишком велика травма, нанесенная сталинизмом обществу», и поэтому оценка сталинского режима осуществляется инстинктивно и эмоционально, а не концептуально и научно обоснованно[206].