Важным направлением исследования повседневности культурологической мысли Запада является анализ ритуалов повседневной жизни и ее ритуализации. Большая роль в функционировании сталинской модели власти отводится процедуре выборов, когда реальная альтернативная основа избирательной системы заменялась безальтернативной, создавая особый ритуал, игравший ключевую роль в формировании советской идентичности[245]
. Ритуальную роль в сталинской России приобретали светские государственные и революционные праздники. М. Рольф рассматривает массовый советский праздник как продолжение политики и средство осуществления господства большевиков. По его мнению, через праздничные образы «в общественное сознание внедрялись новые, находящиеся в процессе становления представления режима о должном, признанные дать образец для подражания всем, кто шел или вынужден был идти в праздничных колоннах»[246]. Праздник как часть культурной жизни страны становился фактором массовой коммуникации людей, поводом для встреч, обмена мнений и т. д. Как отмечает автор, праздник обеспечивал функционирование важнейших элементов конструкций режима, выражавших его легитимность, а именно: формальное одобрение населением происходящего действия путем аккламации; демонстрация возможности мобилизации масс[247]. Государство, по мнению Н.Б. Лебиной, посредством политизации привычных сфер досуга осуществляло контроль над содержанием и структурой сферы досуга. В условиях сталинской тоталитарной модели достигает апогея регламентация культурного поведения населения[248].Важная роль в трансформации самосознания советского человека принадлежит Великой Отечественной войне. Как отмечает Е.Ю. Зубкова, наиболее полно исследовавшая общественное мнение периода позднего сталинизма, с войны «пришел иной человек, который на многое смотрел другими глазами, видел то, что раньше не замечал, и сомневался в том, что еще не так давно считал самим собой разумеющимся»[249]
. Именно в послевоенном советском обществе, по мнению В.В. Дамье, начал накапливаться «мощный потенциал недовольства, вновь таивший в себе угрозу вызова» для власти, это было вызвано материально-бытовыми трудностями. Ссылки властей на «трудности восстановления» людям не казались убедительными[250]. Общество ждало перемен. Но демократические надежды были подавлены очередными репрессивными кампаниями, которые внушали страх всему обществу и создавали атмосферу равнодушия к происходящему в стране[251]. Как отмечает Е.Ю. Зубкова, общественные настроения выражали отношение общества в целом и его отдельных групп к политике властей (политическим кампаниям, внешнеполитическим акциям, способам решения продовольственной, жилищной и других проблем). Автор описала механизмы функционирования общественного мнения в период позднего сталинизма, которое складывалось в результате переплетения официальных идеологических установок, тиражируемых печатными органами и политическими институтами, с различного рода слухами и домыслами. Завершение войны, по мнению Е.Ю. Зубковой, привело к формированию особого социально-психологического настроя, связанного с надеждами на улучшение условий жизни[252]. Послевоенное общество, отмечает автор, было преимущественно женским, и это породило множество демографических и психологических проблем, в частности, быстро выросло поколение детей без отцов, социализация которых проходила в школах и детских домах, а чаще всего в «городском дворе». Двор, со своими правилами и нормами поведения, сформировал психологию целого поколения городских жителей, научив их жить по неписаным правилам дворового братства.Освободительный характер войны, по мнению Е.Ю. Зубковой, способствовал единению народа и власти, а имя Сталина в сознании современников ассоциировалось с победой. Распространение утопических взглядов, связанное с ожиданием благополучной мирной жизни, не способствовало конструктивному анализу реальности. Победа в войне принесла, с одной стороны, дух свободы, но с другой – стала фактором формирования психологических механизмов, блокирующих развитие процесса высвобождения сознания от диктата правящего режима. Справедливы выводы Е.Ю. Зубковой, что государственная политика по отношению к деревне в первые послевоенные годы убедила крестьянство в бессмысленности надежд на ликвидацию колхозной системы и облегчение налогового бремени. В ответ на действия властей начинается бегство из колхозов[253]
.