Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода

Скоро на окраинах Баренцбурга, под покровом ночи или снега, между пролетариями подземного труда стали возникать контакты. Оживленно хлопая друг друга по плечу, жестикулируя, используя невообразимую мешанину из немецких и английских слов, «норги» и «иваны» совали друг другу свертки и довольные возвращались по домам: «викинги» исчезали на своих быстроходных «ямахах», чтобы побыстрее попробовать чай из настоящего самовара, а «иваны» степенно шли пешком по пояс в снегу, настраивая японский «сони» на волну Би-Би-Си или «Немецкую волну».

«Чейндж» состоялся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся!

Постепенно обмен достиг таких масштабов, что потребовалось вмешательство и советской, и норвежской администраций. Карательные меры, однако, не возымели должного эффекта, и «чейндж», приняв еще более изощренные формы конспирации, продолжал развиваться, как и положено выпущенной на свободу предпринимательской стихии.

Посовещавшись, руководство Баренцбургского рудника и губернатор Элдринг сочли за благоразумное легализовать «чейндж» как социальное явление и наметили специальные места для удовлетворения все более растущих потребностей в магнитофонах и самоварах. Такое место в Баренцбурге было выбрано на площадке рядом со столовой под неусыпным оком директора рудника, окно квартиры которого занимало сию стратегическую позицию, и памятника Ленину.

Самовары на Шпицбергене скоро исчезли, но их запас быстро пополнялся вновь приезжающими сменами и сердобольными родственниками. Когда я летел в самолете на Шпицберген, у каждого шахтера из сумки торчало по одному, а то и по два самовара. Скоро этих агрегатов на архипелаге стало больше, чем норвежцев, желающих побаловаться из них чайком. И тогда коварные «норги» изменили эквивалент обмена, потребовав за один и тот же кассетник два самовара. Это нисколько не смутило предприимчивых шахтеров, они только еще больше активизировали завоз «валютных» изделий с Большой Земли.

Не прошло и дня (полярного, естественно), как каждая норвежская семья в Лонгиербюене стала обладательницей одного, а то и двух самоваров. Потом они стали обеспечивать ими своих родственников и друзей в Норвегии. При этом цена на самовары продолжала падать и скоро достигла критической границы «три самовара за приемник». «Чейндж» в чистом виде стал задыхаться, потому что доставка самоваров с материка из-за ограничений перевозимого самолетами багажа стала пробуксовывать.

Тогда вместо солидных, проверенных временем изделий шахтеры стали предлагать матрешки, хохлому, значки и прочую сувенирную дребедень, с которой уже выходила на центральные улицы городов вся Россия. Появились и образцы офицерских и солдатских кителей, головные уборы сержантов и генералов, иконы и картины. К этому времени увеличился поток на Шпицберген норвежских и не только норвежских туристов. У них не было с собой товара для обмена, но у них были деньги!

Деньги даже больше устраивали наших шахтеров, и тогда в Баренцбурге и в Пирамиде возникли рыночные толкучки, на которых свободные от смены горняки сидели за сколоченными из подручных средств ящиками-прилавками и во всю зазывали к себе приезжих иностранцев. Губернатор Элдринг кривил лицо от такого явного беспредела, но… терпел и запрещать незаконную, то есть не облагаемую налогами на прибыль, торговлю не стал. Черт с ними с русскими, пусть торгуют.

«Частные предприниматели», скучая без товара, открыли в себе тлевшие подспудно таланты и обратились к «живописи» (естественно, с ударением на слоге «пи»). Они освоили поточный выпуск настенных тарелок с «душераздирающими» шпицбергенскими пейзажами в стиле тех незабвенных лебедей под луной и курносых кошечек, которыми торговал в известном фильме персонаж артиста Георгия Вицина. И как ни странно, но товар пошел и пользовался спросом у неприхотливых норвежских ценителей искусства.

Вскорости дяди в черных дубленых полушубках и в такого же цвета «зэковках» стали уверенно захаживать в Лонгиербюенский «Бутикен» и покупать там не жвачку и пепси-колу, а радиоприемники, телевизоры, магнитофоны и одежду «дитям и бабам». В карманах шахтеров, вместо молчаливой угольной пыли, стала позвякивать звонкая норвежская крона. Некоторые копили валюту до дома и переводили ее в доллары. Худо-бедно, но у них появился стимул к продлению контракта с трестом. Из дома шли неутешительные вести о безработице и инфляции, так что имело смысл с отъездом не торопиться.

Наиболее предприимчивые и приближенные к начальству «чейнджовщики» приезжали в Лонгйербюен и «толкали» свой товар на самых ближних подступах к потенциальному покупателю: в аэропорту, у почты, у магазинов. Сначала они скромно стояли в сторонке, ожидая, когда степенные прохожие обратят на них внимание, но потом осмелели и стали наседать на Лонгиербюенцев там, где их застигнет случай.