Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

Оказавшись на свободе, Шаляпин тем не менее предпочел держаться подальше от политических заявлений и публичного разрыва с большевиками — в СССР осталась семья его дочери. «С жадной радостью, — вспоминал певец, — вдыхал я воздух Европы. После нищенской и печальной жизни русских столиц все представлялось мне богатым и прекрасным. По улице ходили, как мне казалось, счастливые люди — беззаботные и хорошо одетые. Меня изумляли обыкновенные витрины магазинов, в которых можно было без усилий и ордеров центральной власти достать любой товар. О том, что я оставил позади себя, не хотелось думать. Малейшее напоминание о пережитом вызывало мучительное чувство». Удивительные слова — пройдет полвека и уже другой певец, Владимир Высоцкий, повторит буквально то же самое. Когда в 1973 году он впервые попал в Западный Берлин, его стошнило. Он ходил по улице с широко открытыми глазами мимо магазинов, полки которых ломились от мяса, сосисок, колбасы, фруктов, консервов, и не верил своим глазам. Вдруг он побледнел и согнулся пополам. Чуть не плача, он обратился к своей жене Марине Влади: «Как же так? Они ведь проиграли войну, и у них все есть, а мы победили, и у нас нет ничего! Нам нечего купить, в некоторых городах годами нет мяса, всего не хватает везде и всегда!»

Но пока в 1922 году еще были надежды, что полвека спустя продукты уж точно будут, при коммунизме и после мировой революции. А тем временем ожидаемое в СССР возвращение Шаляпина все откладывалось, Маяковский в это время подзуживал большевиков:

Вернись
теперь
такой артист
назад
на русские рублики —
я первый крикну:
— Обратно катись,
народный артист Республики![24]

В конце концов затягивание с возвращением на родину показалось подозрительным не только поэту-главарю, но и советским вождям, которые предпочли наказать Шаляпина за поддержку белогвардейцев (конкретно за перечисление сборов от концерта в пользу бедствующих детей эмигрантов). 24 августа 1927 года постановлением Совнаркома РСФСР Шаляпина лишили права возвращаться на родину, а заодно и звания народного артиста. Это было не первое звание, которого он лишился, за тем исключением, что солистом Его Императорского Величества Шаляпин стал в 1909 году неожиданно для себя, а прекратил им быть с распадом Российской империи. Среди эмиграции невозвращение певца также было истолковано неоднозначно: «Раз Шаляпин остался в Париже, значит, крысы бегут с тонущего корабля…» Вернулся певец в Россию лишь через много лет после своей смерти — в 1984 году прах артиста перезахоронили на Новодевичьем кладбище Москвы.

Еще один известный невозвращенец — художественный руководитель Государственного еврейского театра (ГОСЕТ) Алексей Грановский, не вернувшийся после гастролей в 1928 году. Театр в Европе принимали хорошо, однако решение Грановского продолжать концертное турне за океаном было воспринято на родине как самоуправство. Его обвинили и в непомерных тратах на организацию гастролей, потребовав вернуться в СССР. Режиссер благоразумно остался в Париже. После Грановского театр в Москве возглавил Соломон Михоэлс, убитый сотрудниками госбезопасности в Минске в 1948 году, тогда же был ликвидирован и ГОСЕТ (ныне в его здании Театр на Малой Бронной).

После Шаляпина столько громких скандалов, связанных с бегством богемы за рубеж, не было лет тридцать. Более того, начался обратный процесс — возвращение ранее отъехавших, например Горького, Алексея Толстого, Куприна. Причем, как это вышло с буревестником революции, сюда впускали, а обратно уже нет. Сталин логично решил — лучше богему вообще держать при себе: самому еще пригодится. И потому нередко отпускали деятелей культуры на Запад исключительно на лечение и только после получения клятвенных заверений, что они непременно вернутся на родину. Круг избранных ограничивался в основном громкими именами, но и от них требовали письменных гарантий. Вот, например, интересный исторический документ — письмо супругов Антонины Неждановой и Николая Голованова зампреду ОГПУ Генриху Ягоде: