Повседневная жизнь советской коммуналки

Впрочем, не всегда донос был делом добровольным. Иногда коммунальных жильцов специально вызывали «в органы» и делали предложение, от которого было невозможно отказаться без ущерба для карьеры, а иногда и свободы. Чаще, впрочем, в таких случаях сами «органы» являлись в институт или на производство, временно оккупировали директорский кабинет и там вели беседы со своими будущими добровольно-принудительными осведомителями или, как в народе говорили, стукачами.

* * *

Случались истории совершенно фантастические по своей драматургии. Актер Евгений Весник писал в мемуарах о том, как забрали его родителей, как его самого повезли в детский спецприемник, как он по дороге бежал, как пробрался к Калинину, попросил помощи:

«Калинин знал меня совсем маленьким. Мы часто бывали у Орджоникидзе в их кремлевской квартире, где иногда бывал и Михаил Иванович. Первая фраза после: “Здравствуй, Женя” – была тихо произнесенная: “Маму тоже взяли?” Я сказал: “Да”. Михаил Иванович спросил, есть ли у меня родственники в Москве. Узнав, что есть, пожелал мне успехов в учебе, дал какие-то деньги, сказал, что меня никто не тронет, пожал мне руку и приказал отвезти домой. Со мной поехал какой-то человек, привел меня в домоуправление, показал запись в домовой книге: “Несовершеннолетний Евгений Яковлевич Весник, учащийся средней школы, прописан постоянно на площади комнаты в 12 квадратных метров в доме № 42, в квартире 57 по распоряжению М. И. Калинина”.

Сургучная печать на двери комнаты была сорвана, и я стал ее постоянным жителем. Остальные три комнаты были украшены сургучом с веревочками и следами грозных печатей. До сих пор я не могу спокойно смотреть на застывшие кружки из сургуча. Они пугают меня своей безжизненностью, мне всегда кажется, что все то, что несет на себе холодный сургуч, обязательно таит зло!

Итак, холодный сургуч был снят с моего будущего, и началась полная неизвестности и тревог самостоятельная жизнь. 15 января 1938 года мне исполнилось 15 лет».

Только вот квартира эта из отдельной превратилась в коммуналку: «В нашу квартиру вселили новых жильцов: инженера с семьей в две комнаты, а в третью – выдвиженца из села. Выдвиженец вскоре стал владельцем всего нашего имущества в этой комнате, в которой он прекрасно себя чувствовал. Окружавшая нас вакханалия не помешала, а может быть, помогала ему стать большим начальником – сначала в сфере науки, а затем искусства и культуры. Новые соседи относились ко мне внимательно, даже сочувственно. Выдвиженец, несмотря на то что, конечно же, был связан с НКВД, помог устроиться на работу подсобным рабочим на завод “Ниогаз”.

Зла на них ни на кого не держу, благодарен за все доброе, проявленное в мой адрес. Спасибо, Исидор Леонтьевич, спасибо, Валентина Павловна, спасибо, Иван Данилович!»

* * *

Сергей Заяицкий в рассказе «Человек без площади» описывал занятную историю о столоверчении в коммунальной квартире:

«Семен Петрович заметил, что стол, на котором лежали руки, вдруг начал проявлять признаки жизни. Он как-то затрясся и, слегка наклонившись, топнул ножкой.

Во мраке плыли перед глазами красные и зеленые круги.

Слышно было, как тяжело дышали дамы. Атмосфера становилась беспокойной.

Семен Петрович подумал о своем служебном столе, заваленном книгами, возле окна, из которого видна была площадь Революции. Уж тот стол, наверное, не стал бы вытворять таких штук.

Но в это время какое-то уже довольно энергичное потряхивание стола разогнало отрадные мысли.

Положительно жутко становилось во мраке.

Что-то щелкнуло в углу. Вдруг ни с того ни с сего хлопнула дверь, с треском упала со стены картинка.

Было такое чувство, словно в комнату вползла огромной величины собака.

Семен Петрович ощущал, как весь он покрывается мелким цыганским потом. “Соседи – коммунисты, – думал он, – вдруг пронюхают? Хоть бы духи эти тишину соблюдали”.

– Внимание, – прошептал Стахевич, – цепь не разорвите…

Мрак стальным обручем сковал череп.

А в углу определенно происходила какая-то возня, словно собака никак не могла найти место. Чтобы улечься.

Стол вдруг затрясся, как в лихорадке.

– Яичницу с ветчиной и стакан бургундского! – послышался из угла резкий голос, – гром и молния – поторапливайся, моя пулярдочка!

Пронзительно вскрикнула Гура, ибо Семен Петрович, внезапно вскочив, разорвал цепь.

– Свету, свету, – кричал кто-то.

– По местам, – шипел Стахевич, – вы погубите медиума.

Но Семен Петрович зажег электричество».

Дух оказался французским королем Генрихом Четвертым. К тому же не желающим покидать место своей неожиданной локации. Пришлось сдаваться управдому, а затем и записываться на прием к юрисконсульту: «Юрисконсульт был после товарищеского юбилея и зевал так, что челюсти трещали на всю квартиру.

– Генрих Четвертый? – спросил он, закуривая и размахивая спичкой, – это тот, что ли, который в Каноссу ходил? Или… а-у-а (он зевнул)… французский?

– Французский… А впрочем, кто его знает.