Повседневная жизнь советской коммуналки

Вот все собираются – вымытые, принаряженные. Женщины с праздничными прическами, для которых волосы накручивали на бигуди. Мужчины при галстуках, набриолиненные. В просторный коммунальный коридор выносится табуретка – толстоногая, устойчивая, покрытая густым слоем коричневой масляной краски. На нее торжественно водружается патефон. Открывается крышка. Вставляется игла в звукосниматель. Тщательно выбирается пластинка. Например Петр Лещенко. Протирается мягкой фланелью. Ставится на патефон. Вращается ручка – закручивается пружина.

Наконец-то пластинка начинает вращаться – 78 оборотов в минуту. Долгожданное потрескивание. Первые аккорды. И – завораживающий голос всенародного кумира:

Ах, эти черные глаза-а-а-а
Меня плени-и-и-или…

Непередаваемый восторг.

Разве что приходилось следить за патефонными иглами – они могли просыпаться, к примеру, на диван и причинить кому-нибудь из веселящихся довольно ощутимый дискомфорт. (В скобках отметим обилие всяческих игл: игла для примуса, швейная игла, игла для патефона – просто не коммуналка, а какой-то дикобраз.)

«У Зубковых патефон, слышится шарканье подошв – значит, фокстротируют», – писала одна из современниц.

Патефон был символом достатка. Писатель Александр Рекемчук вспоминал о своем детстве:

«У нас, как и у всех достаточных советских людей, конечно, был патефон. Не граммофон – деревянный ящик с жестяным раструбом, а патефон, чемоданчик с откидной крышкой, диском, мембраной и заводной ручкой. Вот к нему-то из своих дальних странствий Рекемчук и привозил новые пластинки. На этих пластинках – мне их давали в руки, подержать – была наклейка: белая собака, слушающая музыку с граммофона, того самого, старинного, с раструбом. Это была этикетка фирмы Пате, то есть пластинки были привезены из-за границы – из Берлина, из Парижа, из Праги, – в доме не делалось особого секрета из того, что отец бывал именно там, а не в ближайшей загранице, Кишиневе.

Вот эти-то пластинки и собирались послушать гости. Под них же танцевали – фокстрот, танго, чарльстон.

Эти мелодии и ритмы мне приходилось слышать и позже, когда я уже подрос и сам стал посещать танцульки, приглашал, еще стесняясь и волнуясь, первых девочек. “Маненька Манон”, “Риорита”, “Инесс”…

Но главным впечатлением моего детства – и, как я догадываюсь, главным сюрпризом для гостей, – были песни Александра Вертинского».

Неудивительно, что многие воспринимали патефон как средство для вложения денег. Один из наших соотечественников записывал в 1937 году в дневник: «Сегодня вот купили патефон и штук 20 пластинок. Вечером уже патефон гремит… Весело и хорошо. Патефон стоит 175 рублей и каждая пластинка по 2-90. В случае какой нужды – продадим. Возьмут нарасхват, а пока пусть будет наш».

Мало кто знает, – впрочем, и тогда мало кто знал, – что патефон – изделие военное. Первоначально он был предназначен для развлечения английских солдат на позициях. Первый экземпляр был снят с конвейера в 1913 году.

Название происходит от фирмы «Пате». Именно она – одна из многих – начала поставлять свою продукцию в Россию, еще до революции.

«Патефоны и пластинки “Пате” к ним», – завлекала реклама дореволюционных торговых домов.

Слово «патефон» было в ходу только в нашей стране – в других государствах его назвали иначе. Графофон, фонограф или просто «говорящая машина».

Правда, в советское время производство этой штуки освоили более десяти отечественных заводов, в том числе шесть специализированных. Они так и назывались – Владимирский патефонный завод, Коломенский патефонный завод, Ленинградский патефонный завод.

Патефон – гениальное изобретение. В первую очередь из-за того, что он, имея сравнительно небольшие размеры и совершенно не нуждаясь в электричестве, мог выдавать звук громкостью 80—100 децибел. А что еще нужно обычным обитателям советских коммуналок? Правда, засада состояла в том, что этот звук вообще никак не регулировался. 80 децибел – значит, 80 децибел, и никак по-другому. Впрочем, коммунальный обыватель и в этом тоже мог увидеть определенный кайф. Как минимум он полностью был застрахован от требований соседей сделать звук патефона потише.

Зато в теплый летний вечер эту громогласную машину можно было выставить на подоконник – и тогда под хриплый звук заезженных пластинок мог танцевать весь двор.

Правда, еще существовали и патефоны «Малютка», они же «пляжные». Этот девайс был размером со школьный учебник, пластинка сильно выступала за его габариты, звучал он тише и притом противнее и особой популярностью не пользовался. Если что, на тот же пляж можно было взять и настоящий патефон.

Юрий Трифонов писал в романе «Дом на набережной»: «Серая громада висла над переулочком, по утрам застила солнце, а вечерами сверху летели голоса радио, музыка патефона».