Повседневная жизнь современного Парижа

И вот мы в Ирландском доме. Старинный особняк с огромным посыпанным гравием внутренним двором и высоченными деревьями. Весна. Пахнет молодой листвой. Приветливые веснушчатые ирландки встречают зрителей, рассаживают их на стульях и скамейках под деревьями, разносят бокалы с красным и белым вином. Два актера: один маленький, сухой, другой высокий, с гривой седых волос, начинают разыгрывать веселые сценки обожаемого Кальдером Беккета. Тетрадки с записанным чернилами текстом держат в руках, иногда в них заглядывают. Играют увлеченно, ирландско-французско-британская публика похохатывает, Кальдер не отрывает от актеров голубых выцветших глаз. Смотрит с отцовской любовью, сотрясается от беззвучного смеха. Но начинается теплый весенний дождь. Сперва все стараются его не замечать, но дождь неожиданно становится частым и очень холодным, начинает греметь гром, сверкает молния, и заботливые ирландки переводят нас, как стало овец, под своды особняка, а два артиста героически остаются под ливнем и, промокшие насквозь, продолжают играть, пока… вода не размывает окончательно их записанный чернилами текст. И тут они, как Кальдер, заходятся в беззвучном смехе и разводят руками, а мы кричим «Thanks!» и аплодируем. А потом друзья накидывают на плечи продрогшего Кальдера клетчатый плед и увозят домой. Старый славный Кальдер, живи, пожалуйста, подольше. Уставший от собственного прагматизма мир, как никогда, нуждается в живых легендах…

…Где же я впервые увидела длинноносую молодую американку Кэрол Пратл с неизменной косой светлых волос и широкой улыбкой? У Одиль? У Джима? У рафинированной франко-русской пары преподавателей Сорбонны Лоры и Жака Бенуа? У Татьяны Кларсфельд? Не помню! Странно, я помню все наши встречи в Москве, когда я водила Кэрол по перестроечной столице к Сереже Пенкину, в переоборудованный им в красивое жилище подвал. Он тогда готовился к десятому поступлению в Гнесинку, сочинял одну за другой песни и подрабатывал дворником. Помню, как Кэрол лихо пила с ним водку, и Сережа безнадежно махал мне рукой: «Леля, я опять провалюсь. Не нра-а-а-влюсь я экзаменационной комиссии». (Мой отец в тот год позвонил в Гнесинку, и Сережу наконец приняли.) Помню, как Кэрол зачарованно смотрела спектакли в Театре им. Ленинского комсомола, как подружилась с Инной Чуриковой, как ездила читать свои стихи и говорить о поэзии к Андрею Вознесенскому и Зое Богуславской. Помню все наши встречи в Париже, но забыла, где я ее увидела впервые…

Кэрол приехала в Париж из Чикаго в 20 лет, чтобы изучать историю искусства и литературы, и, как сотни молодых американок, основательно в нем задержалась. Она неизменно была полна творческих замыслов: что-то переводила, писала стихи, читала лекции (даже умудрилась как-то пригласить меня прочесть лекцию студентам о традиционном праздновании православной Пасхи), давала частные уроки и планировала устройство русско-французских выставок и фестивалей. Жила Кэрол в 11-м округе, на улице Ледрю-Роллен. Ее двухкомнатная квартирка с низкими потолками на последнем этаже всегда была солнечна, а из мансардных окон открывался столь любимый богемой вид на крыши Парижа. Больше всего мне нравилось бывать у Кэрол, когда к ней приезжали погостить американские подруги — тогда в маленькой квартирке становилось особенно светло и весело. В 1990 году у нее остановилась племянница Айседоры Дункан — Дорис. Кэрол в то время не на шутку увлеклась изучением творчества великой американки, посещала танцевальные курсы ее последовательниц и переводила на русский книгу о ее жизни. Кэрол быстро приготовила обед, молниеносно накрыла на маленький столик, разлила по бокалам розовое вино. Весь обед мы говорили о политике, благо к тому времени при советских эту тему уже вежливо не умалчивали.

— Что говорят о Союзе в США? — спросила я Дорис.

Дорис рассмеялась:

— Как всегда, у нас говорят, что перестройкой русские обязаны нам, свержению диктатуры Чаушеску румыны обязаны нам, положительным процессам в Чехословакии — тоже нам, и разрушению Берлинской стены немцы обязаны кому? Конечно же нам! Что поделаешь, сверхдержава, комплекс величия.

— Поэтому я и предпочитаю жить в Париже, — вздохнула Кэрол. — Итак, Дорис, ты согласна помочь мне в организации фестиваля имени твоей тети в Москве? Обещаю не уподобляться нашей параноидальной отчизне и не заявлять на его торжественном открытии, что я — первопричина возрождения русского балета и создательница вакхических танцев.

— Помогу, не волнуйся. Но имей в виду — я вдвое тебя старше. Так что на особую прыть с моей стороны не рассчитывай. Большая часть беготни ляжет на тебя.