Повседневная жизнь современного Парижа

В гигантском зале ресторана на первом этаже высотного здания с китайскими бутиками, ювелирными лавочками и китайским супермаркетом уже вовсю идет веселье. Бегают в полумраке официанты с дымящейся лапшой, жареными креветками и «лакированной» уткой на подносах, посверкивают в свете прожекторов зеркальные шары под потолком, играет музыка, поет на подиуме кокетливая китайская певица. Рядом с нами празднуют юбилей (наверное, восьмидесятилетие) китайского старика в наглухо застегнутой рубашке и тщательно отутюженных брюках. Вокруг него сидит сияющая родня: седые сыновья и дочки, тридцатилетние внуки и внучки, худосочный молодняк Радостно хлопая в ладоши, старик задувает свечки на торте. Наступает черед пения в честь юбиляра. Одна из внучек или младших дочек, не по-китайски крепкая красивая сорокалетняя китаянка, смело выходит на эстраду и замечательно поет, за ней вторая, третья. Моя подруга, щуря чуть раскосые, «четвертьвьетнамские» глаза, с добродушной завистью замечает: «Нет, эти китайцы могут все! Даже поют, как профессиональные певцы».

Но главное зрелище, неизменно происходящее здесь каждую субботу, впереди. В центр зала перед эстрадой выходят два десятка китайских пар из постоянных посетителей ресторана и начинают синхронно танцевать под китайскую музыку. Картина завораживает: средних лет китаянки в блестящих платьях и их спутники в темных костюмах и при галстуках с армейской слаженностью выкидывают вперед то левую, то правую ногу, кружатся и хлопают в ладоши. Танец длится минут пять, и ни разу никто не сбивается и не ошибается. После этих «моисеевцев» танцевать неловко, мы стыдливо топчемся долговязыми тенями в центре зала посреди натренированных невысоких китайских пар и быстро возвращаемся на свои места. Допит зеленый чай в бело-голубых пиалах, пора домой. Зябко поеживаясь, выходим в слабо освещенный желтоватыми фонарями ночной мрак На ступеньках высотки сидит с мисочкой лапши обкурившийся какой-то дрянью китаец-клошар. За оградой появляется круглое, как полная луна, лицо старого камбоджийца. Он беззвучно следит за нашей погрузкой в машины и, кивнув, исчезает во тьме. Через пару месяцев мы обязательно снова вернемся — есть, танцевать и учиться у китайцев умению радоваться жизни: всегда, везде, несмотря ни на что.

Глава семнадцатая МУСУЛЬМАНСКИЙ ПАРИЖ

Старый марокканец, держащий маленький магазинчик на соседней с нашим домом улице, приехал во Францию тридцать с лишним лет назад. В семь часов утра, как только магазинчик открывается, к его дверям подъезжает грузовичок. За рулем — абсолютно талибанского вида чернобородый дядька в белых шароварах. Кажется, еще секунда — и он с криком «Аллах акбар!» вытащит откуда-нибудь ружье или гранату и грянет священная война, но дядька мирно выгружает из багажника ящик со свеже-выпеченными багетами, бормочет старику по-арабски что-то дружелюбное и уезжает. Работает старик с двумя хорошо воспитанными сыновьями, которые, закончив учебу, подменяют его после четырех часов дня. Обычно французы отовариваются в супермаркетах, но у старого марокканца есть свои клиенты. Это одинокие пенсионеры, рабочие в перемазанных белой краской комбинезонах, ремонтирующие близлежащие квартиры и забегающие купить хлеб, ветчину и сыр для быстрого обеда, соседские детишки, алчно сверкающие глазами при виде вожделенных разноцветных конфеток в пластмассовой коробке. Мягкотелые бабушки и няни обычно сдаются на их нытье, и вот уже, по-стариковски шевеля губами, очередной карапуз накладывает лопаточкой в бумажный пакетик прохимиченную сладкую гадость. Да и те, кто ездит в супермаркет, то и дело заходят к старику за хрустящим багетом, молоком или апельсиновым соком, благо магазин открыт допоздна. Во Франции уже давно появилось выражение: «забегу к арабу на углу» — подобных магазинчиков в Париже и во всех больших городах несчетное количество, расположены они на пересечении двух улиц и владеют ими марокканцы и тунисцы. Несколько десятков лет назад их хозяевами были французы. Состарившись, они давали объявления о продаже, и почти всегда покупателями оказывались арабы, готовые на небольшой заработок и ненормированный рабочий день, а молодые французы предпочитали более комфортную работу. Сегодня каждый десятый продуктовый магазин столицы принадлежит эмигрантам-мусульманам.

«Мой» старый марокканец с топорщащимся ежиком седых волос и добро прищуренными глазами радостно приветствует каждого входящего. Он помнит хворобы стариков и старушек, имена детей, фамилии домохозяек и, когда в магазинчике пусто, любит посудачить. Он уже рассказал мне, что ни разу, за тридцать с лишним лет, не брал отпуск, ни разу не ездил в Марокко, где у него живет жена с двумя дочками, лишь несколько раз навестившие его в Париже, и что на его родине есть замечательные горы, на которых можно кататься на лыжах. «Да-да, мадам, вы не верите, но снег есть не только в вашей огромной холодной стране. Обязательно съездите с семьей в наши горы, они так красивы!»