Повседневная жизнь старой русской гимназии

Оказывается, «класснодамская» партия проявила себя как нельзя лучше. Начальница нажаловалась окружному инспектору на свою родственницу — учительницу П-ву, которая как-то возмутилась ее начальственным тоном по отношению к себе и сообщила об этом директору. Устроена была очная ставка, где окружной инспектор, выслушав их препирательства, нашел, что это все пустяки и что они, как лица с высшим образованием, должны бы стоять выше этого. П-ва вполне согласилась с этим и указала, что из мухи сделали слона именно директор и начальница, нашедшие нужным зачем-то сообщать об этом ревизору. На это А-в, не вникая в суть дела, заметил, что при таких отношениях невозможно вместе служить — нужно кого-нибудь перевести, «но не забывайте, — заметил он, чти начальница утверждается Министром и с ней гораздо труднее это сделать, чем с Вами». Ш-ко, ободренный таким оборотом дела, стал горда без стеснения доносить на учительниц, что они неохотно исполняют обязанности классных наставниц, А-в поддержал, что если не хотят исполнять своих обязанностей, то могут уходить. А директор добавил, что к учительницам могут присоединиться и учителя, и тогда получится полный развал. «Почему же Вы думаете, что они к нам же присоединяться?» — спросила П-ва. «Да ведь они всегда против начальства!» — ответил ей ревизор. Таким образом, с его точки зрения, несогласие с классными дамами есть бунт против начальства. А те, в свою очередь, конечно, постарались использовать свое положение. На днях, например, произошел обычный при наших порядках конфликт. Восьмой класс, предоставленный самому себе, изрядно шумел, а классная дама гуляла спокойно по коридору. Занимавшаяся в соседнем классе учительница П-ва должна была, наконец, выйти с урока и сказать классной даме, что восьмиклассницы мешают ей заниматься. Классная дама, обидевшись, возразила, что она и так уже вышла из учительской в коридор. П-ва заметила, что обязанность классных дам вовсе не в том, чтобы сидеть в учительской. На этом разговор кончился. Но классная дама на этом не остановилась. Она сообщила об этом начальнице, та — председателю, последний — ревизору. И учительнице П-вой пришлось объясняться по поводу того, что она осмелилась якобы сделать замечание классной даме (которая притом много моложе ее и была в свое время ее ученицей!). Воспользовалась случаем и другая зазнавшаяся фаворитка начальницы — учительница рисования К-ва. Эта особа, попав в фавор, сразу возомнила о себе и, как истая хамка, выразила это тем, что не стала ни с кем первая здороваться, не только с мужчинами, но и с дамами, а когда с ней здоровались, она то не замечала, то нехотя протягивала руку, как будто делала какое одолжение. Одна учительница указала ей как-то на это, но К-ва возразила: «И так ведь каждый день видимся!» Но, когда другая учительница, уже здоровавшаяся с К-вой, сказала ей, когда та снова протянула руку: «Мы уже видались!», — эта особа вдруг обиделась. И этот столь важный факт опять-таки был доведен до сведения окружного инспектора как улика против учительниц, и ему пришлось делать по этому поводу разбирательство. До такой подлости по отношению к своим коллегам и до такой мелочности не доходам, пожалуй, даже и фаворитки пресловутого Б-ского! Немудрено поэтому, что учительский персонал, объединенный гадливым чувством по отношению ко всей этой своре и их покровителям, чувствует себя, как в помойной яме.

И эту атмосферу удалось создать нашей начальнице, бывшей курсистке, которую все мы так жаждали видеть на этом посту, но из которой два-три года пребывания у власти успели вытравить даже элементарную порядочность!

13 февраля

Давно уж не приходилось мне браться за дневник, хотя и нужно было бы сделать это, но времени свободного совершенно не было. На масленой вместо отдыха пришлось возиться с годовым отчетом по прогимназии, с составлением формуляров и другой канцелярщиной; даже тетрадей некогда было проверять, и они скопились у меня целыми грудами.

А между тем за это время было кой-что и интересное. Придется излагать по отдельным учебным заведениям.