Повседневная жизнь старой русской гимназии

Эти новые, невиданные прежде качества вырабатывались русским учителем в борьбе не только с внешними обстоятельствами, но и с самим собой. Ни малейшего самодовольства, тем более высокомерия. Скорее, напротив, «самоедство» — весьма критическое отношение к себе, стремление предельно честно оценивать себя и свои поступки. Верно ли я поступил на уроке сегодня? Не был ли я в чем-то чем-то виновен перед своими учениками? Может, я был не прав? — эти вопросы постоянно задает себе автор, делая записи в «Дневнике словесника». В этом лишенном какой бы то ни было гордыни понимания себя, в постоянном преодолении своих недостатков видит автор «Дневника» важнейшее условие самосовершенствования.

Это не игра в скромность, а органическая, жизненная позиция, которая следует образцам поведения тех соотечественников, которых справедливо называли тогда властителями дум. Мне кажется, например, очень точной и важной та характеристика, которую давала своему отцу в 1911 г. Т. А. Сухотина-Толстая: «В одном письме папа к Гусеву пишет: «Вы лучше меня». Это навело меня на следующую мысль: единственная причина, почему книги и жизнь отца настолько выше общего уровня и приковали к нему внимание всего спета, это та, что он всю жизнь искренне сознавал и изо всех сил боролся со своими страстями, пороками и слабостями. Его громадный талант, гений доставили ему заслуженную литературную славу среди так называемого «образованного общества», но что всякий крестьянин изо всякого глухого угла знал, что мог обратиться к нему за сочувствием в делах веры, самосовершенствования, сомнений и т.п., — этому он обязан тем, что ни одного греха, ни одной слабости себе он не пропустил, не осудив ее и не постаравшись ее побороть.

Натура же у него была не лучше многих, может быть, хуже многих. По он никогда в жизни не позволил себе сказать, что черное — белое, а белое — черное или хоть бы серое. Остроумное сравнение числителя дроби с наличными качествами человека и знаменателя с его мнением о себе более глубоко, чем оно кажется. У папы был огромный числитель и маленький знаменатель и потому величина была большая»[6].

Огромная духовная и социальная роль русской литературы в ту нюху умножилась непосредственным влиянием личности писателя. В 1911 г., когда Н. Ф. Шубкин начинает свои записи, прошли лишь месяцы после ухода Льва Толстого из Ясной Поляны и из жизни. Его произведения вновь и вновь перечитывают соотечественники; его призывы, события его жизни у всех на устах. Его дух как бы парит над страной. Если XIX в. во Франции проходит под знаком «комплекса Наполеона», то Россия начинает XX в. с «комплексом Льва Толстого», завороженная, заколдованная его художественным гением, его идеализмом, его непрестанными мучительными поисками истины и веры. В той или иной мере его могучее воздействие коснулось всех политических направлений, всех слоев общества. И, конечно, его мысли, его споры с самодержавием, со Святейшим Синодом, с теологами и философами, с официальной школой — это мощная поддержка идеализма учительства.

Публикуемые ниже записки — подлинный документ своей эпохи. И вместе с тем это напоминание о непреходящей ценности социально-нравственных функций, исполнять которые призваны люди этой профессии, этой судьбы.

Из дневника словесника Н. Ф. Шубкина за 1911–1915 годы

1911–1912 Учебный год

Я уже пятый год педагогом. Немало тяжелых минут пришлось мне пережить в связи с этой деятельностью. Но все-таки я люблю это дело. Люблю свой предмет — словесность и желал бы быть хорошим учителем, полезным для своих учениц.

Пусть же этот дневник помогает мне разобраться в моей работе, пусть копит он крупицы опыта, которые часто затериваются и забываются без всякого следа.

Начало учебного года

Уже больше месяца как начались занятия. Пока чувствую себя бодрым и довольно уравновешенным. А это для учителя очень важно.

Но в общем не с приятных вещей начался этот год. Весной, когда я уже уехал, здесь сильно нашумел один родитель — адвокат фон К-с, дочь которого оставили на второй год. Он кричал на начальницу, жаловался попечителю и грозил, что будет у ног государя. А теперь директор получил из округа для отзыва три его пространных жалобы-доноса на весь педагогический персонал. И чего только нет здесь! И истинно русские указания на «жидовско-польскую аристократию», которой будто бы покровительствует начальница, и намеки на взятки, на которые будто бы выстроен мой дом (перешедший мне еще от покойного отца), и целый ряд всевозможных ложных фактов вроде того, что я говорил, что оставлю его дочь «своему товарищу К.», с которым я учился еще в младших классах средней школы и с которым с тех пор никаких дел не имел. Теперь директору приходится разбираться во всех этих нелепых инсинуациях и снимать с нас показания. Все это было бы возмутительно, если бы не было так глупо!