Повседневная жизнь в Венеции во времена Гольдони

Количество просьб о расторжении брака или его аннулировании, позволявшем вновь вступить в брак, увеличивается только во второй половине века.[516] Между 1777 и 1782 гг. Совет десяти регистрирует двести девяносто три просьбы о расторжении брака в семьях патрициев, то есть в среднем по пятьдесят восемь просьб в год, в то время как в период с 1771 по 1795 г. среднегодовое число заключаемых браков равно двадцати трем.[517] Насильственные браки распадаются чаще. Мотивы, выдвигаемые в прошениях, свидетельствуют о том, насколько напряженными стали супружеские отношения, а также сколь ясно видит ситуацию Гольдони. От жен поступают жалобы на нежелание мужей предоставить им свободу волеизъявления, на жестокое обращение, на сожительство с мужчинами, на дурное отношение, на оскорбления, на нарушение мужьями супружеской верности, на сексуальную неудовлетворенность в браке и физическое отвращение к супругу. В свою очередь, мужья жалуются на то, что жены позволяют себе иметь иные политические взгляды, ведут светскую жизнь и расходуют слишком много денег, не проявляют интереса к домашним делам, злоупотребляют посещениями казини и уделяют излишнее внимание чичисбеям; последнее обвинение на суде обычно формулируется как пренебрежение супружескими обязанностями, или, говоря коротко, адюльтер, а иногда даже проституция. Как свидетельствуют материалы бракоразводных процессов, чичисбеи нередко вызывают ревность мужей. Например, графиня Беллати принимала услуги «рыцаря и обожателя» Бакаларио Дзена; с ним она уезжала «на прогулки», оставляя мужу записочки примерно следующего содержания: «Так как прекрасный новый сезон дарует нам радостную возможность совершать чудесные прогулки, я во вторник с удовольствием отправляюсь в Тревизо. Предупреждаю вас об этом на случай, если у вас появятся какие-либо возражения; ребенка оставляю вам». Муж не был подвержен «модным веяниям» и отвечал, что «никогда не согласится, чтобы жена его жила и поступала согласно своим прихотям».[518] Последовал развод, и таким образом отчасти решился вопрос о целомудрии «рыцаря для услуг». Женщины обращали себе на пользу служение, вмененное чичисбеями себе в обязанность, и утверждали свою власть, принимая самостоятельные решения и начиная вести себя независимо. Но чтобы начать процедуру развода, требовалось немалое мужество. В 1788 г. Совет десяти постановил, что во время бракоразводного процесса или аннулирования брака женщины должны пребывать в монастыре за счет мужа; в случае отрицательного решения суда они могли выйти из монастыря только с одним условием: вернуться к мужу. Даже если вопрос решался положительно, женщина все равно оставалась в зависимости от власти супруга и обязана была вести уединенную жизнь вдали от мирских соблазнов. Но это все же было лучше, чем влачить навязанные оковы брака.

Монастырь — это рай

Для сестры Арканджелы Таработти монастырь — это ад. Ад, потому что в него помещают по принуждению, в результате махинаций, фактически насильно, на основании причин исключительно экономических, в то время как на деле надо было бы отдавать туда добровольно — тех, кто чувствует призвание к монашеской жизни. Обычно девушек принуждали идти в монастырь по двум причинам: когда они были уродливыми, больными или калеками и отцу, несмотря на приданое, было трудно выдать их замуж, или же когда в семье не хватало средств, чтобы дать всем дочерям приданое и оплатить брачные церемонии. Если бы все дочери выходили замуж, писала Арканджела, почти все патрицианские семейства разорились бы.[519] Действительно, взнос в монастырь был значительно скромнее по сравнению с приданым, которое получали некоторые девицы: как уже говорилось, «духовное приданое» можно было внести сразу полностью, то есть всю тысячу дукатов, или выплачивать ежегодно по 60 дукатов. Стоимость «корзинки с приданым» монахини не должна была превышать 300 дукатов, равно как и церемонии принятия послуха и пострижения не должны были стоить более 100 дукатов. В случае превышения указанных сумм на нарушителей налагался штраф.