Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта

Национальный траур

В марте 1792 года, когда на престол взошел Франц II, жизнерадостная Вена погрузилась в своего рода национальный траур: новый император рекомендовал венцам не предаваться обычным в подобных торжественных обстоятельствах дорогостоящим коронационным празднествам и развлечениям, потому что в то время было не до веселья, а также потому, что было бы лучше, говорил он, чтобы город расходовал на собственное благоустройство деньги, которые обычно разбазариваются на преходящие и бесполезные праздники. Теперь деньги, обычно уходившие на строительство помпезных триумфальных арок, которые разбирали после того, как под ними единственный раз проезжал императорский кортеж, и от которых не оставалось ровно ничего, кроме ярких, но быстро стиравшихся из памяти воспоминаний, были потрачены на серьезное градостроительное предприятие — освобождение от окружающей застройки собора Св. Стефана. Об этом будут сожалеть романтики, поскольку в результате город лишился трогательного средневекового колорита. Действительно, вплоть до 1792 года пространство перед собором оставалось застроенным зданиями, по древней традиции чуть не вплотную жавшимися к собору между его контрфорсами и загромождавшими площадь.

Неоклассическое сознание, воцарившееся в тот период как в Вене, так и в других столицах, больше не признавало красоту готики или, лучше сказать, больше не понимало парадоксальной всеобъемлющей прелести средневековых городов, на которые архитекторы-градостроители пока еще не наложили свою святотатственную руку. Открытие греческой, римской, этрусской античности привело к распространению в Австрии стиля Людовика XVI, стиля Директории, являвших собой возвращение к искусству древности как абсолютному идеалу красоты. Отражение этого стиля ощущалось в убранстве квартир, в украшении мебели и в моде, главным образом женской, видевшей в длинных, прямых развевающихся туниках, в тюрбанах, причудливо обвивавших волосы, секрет элегантности престижного наряда, льстившего воображению модниц, чьим глазам изящество рококо представлялось устаревшим.

Освобождение собора Св. Стефана и площади перед ним от загромождавших ее домов, которые не позволяли отойти на достаточное расстояние, чтобы полюбоваться взлетом монументальной и одновременно изящной стрелы его башни, было счастливой идеей, порожденной совершенно новым чувством пространства и перспективы. Если сравнить вид собора на написанной в 1832 году картине Рудольфа фон Альта, этого очаровательного бытописателя Вены XIX столетия, с изображениями его на старинных гравюрах, нельзя не отметить, что снос близлежащих зданий действительно открыл взорам все величие знаменитого сооружения. Когда все работы были закончены, городские советники и буржуазия нарекли новую площадь именем «римского императора… показавшего, что он предпочитает красоту столицы и радость горожан триумфальным аркам».

Предписанные Францем II довольно жесткие меры экономии при организации коронационных торжеств одновременно означали, что венцы должны всем сердцем разделять страдания Марии Антуанетты, воздавая таким образом дань той твердости, с которой она осуждала революцию. Когда Национальное Собрание объявило войну Австрии, чтобы наказать ее за помощь эмигрантам и содействие их интригам, Вена радостно приняла этот вызов. Сентябрьская резня, во время которой погибло много венцев, сопровождавших Марию Антуанетту в Париж, лишь усилила народный гнев. Вена не могла поступить иначе как устремиться на выручку своим детям, терзаемым якобинскими варварами. В Письмах Айпельдауэрамы видим точное отражение этих чувств. В день, когда гильотина отрубила голову прекрасной и несчастной королеве, схватка между Парижем и Веной достигла своей высшей фазы, ведущей к неискупимым преступлениям, и самые смиренные из венцев почувствовали, что их сердца бьются в унисон с сердцем писателя, заявившего, что «о Марии Антуанетте будут говорить и тогда, когда французской империи уже не будет на свете, и на берегах Сены люди будут долго искать место, на котором когда-то стоял Париж». [81]Если революция была совершена в Париже, то очаг контрреволюции находился в Вене.