Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта

Этот абсолютист, мечтавший о сохранении отживших способов правления и мышления, считал себя прогрессивным человеком. Он как-то сказал: «Мне следовало родиться в 1900 году, чтобы иметь перед собой весь XX век». Враждебно относясь к конституциям, парламентаризму, ко всему тому, что отдавало либерализмом или якобинством, Меттерних в этом отношении был отсталым человеком, но во внешней политике он исповедовал гораздо более передовые убеждения, нежели его современники. Гарольд Николсон, очень точно проанализировавший его характер и пропагандировавшуюся им «систему», [116]справедливо заметил, что Меттерних искренне и твердо верил в «европейское согласие» как в нечто превосходящее интересы каждого из государств. И слова этого человека, написавшего, что «политика — это наука о конкретных жизненных интересах каждого государства в самом широком смысле», были пророческими. Он писал: «С тех пор как больше не существует изолированных государств, которые можно найти только в летописях языческого мира… мы должны постоянно рассматривать сообщество

государств как основное условие существования современного мира. Великие аксиомы политической науки происходят от знания истинных политических интересов всехгосударств; именно на этих общих интересах зиждется гарантия их существования. Построение международных отношений на основе взаимности и гарантии уважения обретенных прав составляет в нашу эпоху самое существо политики, а дипломатия это лишь ее повседневное применение. Между той и другой, на мой взгляд, существует то же различие, что между наукой и искусством».

Анархисты 1848 года, которые прогонят Меттерниха из столицы и возрадуются обвалу его «системы», превалировавшей на конгрессе, фактически окажутся менее современными, чем этот государственный деятель, которого считают ретроградом, потому что не понимают того, что он был фактически провозвестником и Лиги Наций, и Организации Объединенных Наций. Он понимал также, что рабочие заседания конгресса должны чередоваться с празднествами, потому что удовольствия и развлечения представляют собой некую смазку, необходимую этому механизму.

Кроме того, подготовка и руководство развлечениями иностранных гостей были еще одним способом держать их под контролем. Пышность, которую афишировал Меттерних, должна была, по его понятиям, служить пропаганде Габсбургского дома и свидетельствовать о благополучии австрийских финансов. Идея о том, что для получения кредита, пусть даже только морального, следует основательно потратиться, была правильной идеей; венцы не всегда это понимали, и популярность Меттерниха уменьшалась пропорционально увеличению стоимости жизни, неблагоприятному для «средних кошельков».

Если подвести итог тому, что конгресс принес венцам в смысле как выгод, так и потерь, то сальдо следует признать явно дефицитным. Торговля предметами роскоши выиграла от присутствия десятков тысяч иностранцев, но не слишком. Больше всего выгоды конгресс принес «продавцам удовольствий»: владельцам модных ресторанов, хозяевам танцевальных залов, поставщикам «свежатинки» для гурманов из высокопоставленных семейств. Большинство горожан с обычной для них мудростью наблюдали за безумиями своих блистательных гостей, но не подражали им; венцы хорошо знали, что все это не больше чем театр, которому можно удивляться, смеяться и аплодировать, но не стоит принимать это зрелище всерьез. Кроме того, продолжаясь слишком долго, оно становилось скучным и утомительным. Те, у кого кружилась голова от безумного коловращения ежедневных празднеств, достаточно быстро обрели равновесие, как только Вена избавилась от тех, в ком наконец увидела чужаков, переставших веселиться и, следовательно, не представлявших больше ни малейшего интереса.

Так, после того, как погасли гирлянды танцевальных залов и отхлынуло на все четыре стороны Европы это «наводнение августейших особ», вызывавших улыбку принца де Линя, к Вене вернулся ее прежний облик. Однако Наполеоновские войны, да и сам конгресс, который был их последним актом, оставили заметные следы в общественной жизни. В Австрии, как и в других странах, они способствовали приходу к власти нового класса — буржуазии.

Глава восьмая В ЦАРСТВЕ ВАЛЬСА

Опасности и радости вальса. Дворцы танца. Открытие зала Аполлона. Колоритные типы. Организаторы развлечений. Штраусы

Иностранцев особенно поражает любовь жителя Вены к танцу. Ирландский певец О’Келли, большой друг Моцарта, порой исполнявший его произведения, в своих воспоминаниях о пребывании в Вене в 1787 году уделяет много места тому, что называет неистовой, безумной страстью к танцу.