Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта

Вена не могла избежать последствий этой деморализации, зрелище которой ежедневно разворачивалось у нее на глазах. Медлительность конгресса, заставившая Гумбольдта ответить на вопрос о том, когда закончится конгресс, знаменитым встречным вопросом: «Скажите мне лучше, когда он начнется», вынуждала Меттерниха расходовать много денег и воображения, чтобы развлекать блистательных гостей столицы. «Превосходный режиссер-постановщик» дипломатических заседаний, как его называет Лейтих,[113] Меттерних должен был без конца бороться с бережливостью, чтобы не сказать скаредностью своего хозяина императора Франца, которого справедливо беспокоили чрезмерные расходы на всю эту толпу иностранцев, живших на деньги империи. Было подсчитано, что каждый обед обходился в пятьдесят тысяч флоринов.

С другой стороны, покупали все эти гости мало, даже если и не подражали привычке лорда и леди Каслри заходить во все магазины, не делая ни единой покупки. Народ жаловался на это, как отмечает датский дипломат Хегардт: «Однако венская публика, такая жадная до зрелищ и развлечений, начинает уставать от непрерывных празднеств, и праздник в честь отъезда августейших иностранцев был бы для нее, вероятно, самым желанным, тем более что венцы относят на счет столь длительного пребывания гостей в столице чрезмерную дороговизну, увеличивающуюся с каждым днем, и опасаются, как бы огромные расходы императора на удовольствия гостей не легли на плечи подданных контрибуцией, которую иронически называют Bürgeinquartierung Steuer (налог на размещение по казармам). Можно предположить, что император сам с удовольствием выпроводил бы из Вены всех этих августейших особ, которые с семьями и многочисленными свитами живут здесь за его счет да еще и обременяют заботой о том, чтобы их развлекать, вынуждая его самого вести совершенно непривычный для него образ жизни».

Советник датской миссии был прав: Францу не терпелось покончить с этими бесконечными промедлениями; он знал, что народ недоволен, что дамы из аристократических и буржуазных кругов обижаются, если их не приглашают на празднества, а когда приглашают, они сетуют по поводу расходов на платья и украшения, необходимые для того, чтобы появляться на людях в лучшем виде. В свою очередь их мужья приходили в ужас от того, как тают деньги, расходующиеся на украшения, шали, шарфы и туалеты. Многие из них также хотели, чтобы из Австрии как можно скорее убрались шустрые адъютанты и галантные секретари посольств, слишком тесно прижимавшиеся к их супругам, заставляя этих дам без конца вальсировать.

Люди устали от всего этого и даже от шуток по поводу ожирения вюртембергского короля, которого называли не иначе как вюртембергским чудищем. По рукам ходила карикатура, на которой он был изображен с воздетыми к небу руками в отчаянии от того, что огромное пузо мешает ему видеть пуговицу на собственных штанах, пуговицу, на которой изображено его королевство. Надпись на этом рисунке гласила: «О, как я несчастен! Я даже не могу увидеть свои провинции!» Все понимали, что возможность весело обсуждать быстро набившие оскомину внебрачные забавы русского императора не стоит миллиона флоринов, ушедшего на организацию его пребывания в Вене. Добрые венцы уже перестали замечать, проводит ли он ночи у той или у другой дамы. Для веселых пересудов было достаточно циркулировавших по городу копий перехваченного полицией[114] письма Александра красавице голландке Луизе-Фре-дерике Бооде, законной супруге Симона-Мориса де Бетмана.

Воспользуемся нескромностью полиции и почитаем через плечо Хагера это любовное послание царя всея Руси. Оно было послано по адресу некоей м-ль Идцштайн из Франкфурта, которая была доверенным лицом и «почтовым ящиком» любовников, когда им приходилось разлучаться друг с другом: