Повседневная жизнь Версаля при королях

После короля самой важной персоной во Франции был дофин. Воспитанник Боссюэ, сын и вероятный наследник Людовика XIV, он не обнаруживал заметного расположения к исполнению роли верховного владыки. Он не был злым, но не был добрым, и точно так же нельзя было сказать, умен он или глуп. Большей частью он молчал и предпочитал проводить время, возлежа в кресле или на канапе. Его любимым занятием было постукивать тростью по башмакам. Кажется, ничто, кроме охоты, его не занимало. Ему приписывали ряд удачных любовных похождений, одно — с известной актрисой Ла Резен, от которой он, будто бы, имел сына. Но больше всего ему нравилось навещать свою единокровную сестру — принцессу де Конти. Скучая, он проводил возле нее целые дни; здесь-то он и встретил Шуэншу, ей было тогда девятнадцать.

Поскольку дофин был большим оригиналом, то и дело поражая своих приближенных неожиданными прихотями, он, казалось, был способен получать странное удовольствие, наблюдая за этим нелепым и всеми презираемым созданием. Но вскоре пришлось признать, что в приязни дофина к отвратительному существу обнаруживались все признаки настоящего чувства.

Поначалу возникло предположение, что принца ввел в соблазн огромный бюст неуклюжей девицы, ибо скупая к ней во многих других отношениях природа наделила ее колоссальными буграми, по которым Монсеньор[73] фамильярно хлопал ладонями, как «по литаврам». Но когда не осталось ни малейших сомнений, что будущий король Франции ни за что не расстанется с этой фрейлиной, в уродине пришлось разыскать иные, доселе сокрытые привлекательные стороны.

В ней вдруг обнаружили пропасть здравого смысла и бездну остроумия, а также несравненный талант умело поддерживать разговор и «что-то такое проникновенное и непринужденное», чем она превосходила самых искусных жеманниц двора. Высказывались даже суждения по поводу красоты ее глаз и изящества рук… Короче, не имея возможности расхвалить ее походку (как у перекатывающейся с боку на бок бочки), ни цвет лица (как из дубленой кожи), ни вздернутый к небесам нос, ни беззубый рот, все поспешили согласиться, что она наделена опаснейшим из очарований: «умением потрясти душу и заставить себя полюбить». Иные уже видят в ней вторую Ментенон[74] и заискивают перед вероятной властью… Некоторые рискуют даже ухаживать за нею, однако безобразная особа закована в панцирь добродетели.

Вскоре, поняв, какую силу берет она над наследником престола, начинает испытывать тревогу и сам король. Знаменитому королевскому духовнику отцу Лашезу поручено наставить влюбленного принца. Тот возмущен: как смеют упрекнуть его в том, что возле него есть настоящий, готовый всегда выслушать друг и верный советчик! Да он и выбрал ее из числа самых некрасивых именно для того, чтобы никто не вздумал бить тревогу, вообразив себе нечто иное, нежели платоническая дружба!

Изумившись такой скрытности, король решает напрямую поговорить с сыном и обращается к нему с кротким увещеванием: «Мне мало пристало проповедовать то евангелие, которому сам я, к несчастью, следовал так плохо. Мой дурной пример должен послужить вам уроком и предостеречь вас от тех же заблуждений. Если вы меня в этом послушаете, вы никогда не заведете любовниц…» На этом отец и сын с чувством расцеловались.

Узнав от самого дофина, что чистота ее подвергнута сомнению, Шуэнша в ярости решила тотчас же покинуть двор и скрыться в монастырь. Августейшему другу стоило больших усилий помешать ей сыграть роль второй Лавальер и растолковать, что такая выходка лишь подтвердит худшие подозрения. Она соблаговолила остаться. В сущности до того, чтобы Шуэнша превратилась, по образцу мадам де Ментенон, в тайную королеву Франции, было недалеко.

Устав от напряжения и интриг придворной жизни, дофин построил себе неподалеку от старинного замка Медон (восходящего к XVI столетию) дворец в современном вкусе. По окончании работ он пригласил отца посетить его. Король-Солнце, приверженный к великолепию, был решительно обескуражен: «Фу! Это гораздо больше походит на дом банкира, чем на дворец благородного принца», — сказал он и, отказавшись переступить порог, повернул прочь. Угодить ему было нелегко: то, что сохранилось от Нового замка, вовсе не заслуживает пренебрежения. До недавней поры парижане специально приезжали его смотреть, теперь они этого уже не делают: замок оказался чересчур близко. Но место это действительно восхитительно: изумительные террасы исчезнувшего Старого замка[75] образуют дальний план, а Новый дворец хоть и пострадал в 1871 году, все еще красуется своими сильными и благородными линиями, ничуть не оправдывая сарказма великого короля. Скорее всего, тот боялся, войдя к сыну, встретить уродливую обитательницу замка и не хотел приветствовать ее в качестве хозяйки.