«Бланк с печатью короля» — эти четыре устрашающих слова долгое время любили вспоминать на своих собраниях республиканцы, приводя в трепет тысячи избирателей. И не исключено, что при далеком от истины истолковании они и теперь производят такой же эффект. По бытующему поверью, представители королевской власти имели когда-то в своем распоряжении целые кипы таких варварских документов; они раздавали их своим приятелям в виде новогодних подарков, а мелкие чиновники прибыльно ими торговали. Живучесть сей драматической легенды поддержали своим авторитетом Мишле, Дюрюи и Рамбо.[116] Но как бы глубоко ни внедрилась она в сознание — это не более чем еще один из предрассудков, которые нам предстоит поколебать.
Ни один государственный человек, ни один чиновник королевского правительства такого бланка никому не доверял, а если он и оказывался в частных руках, то в исполнение приведен быть не мог.
Именно так обстояло дело, заверяет нас историк Функ-Брентано,[117] а его мнение заслуживает доверия, поскольку он знает архивы Бастилии, как никто в мире: он их разыскал, изучил, разобрал, классифицировал и прокомментировал. У полиции Старого режима от этого высочайшего знатока нет никаких секретов. С предельной ясностью он доказал, что «бланк с королевской печатью» был не инструментом репрессий, а, напротив, мерой спасения и способом защиты обвиняемого от жесткого наказания, налагаемого тогдашним правосудием. Латюд[118] был бы непременно колесован, кабы не «бланк с печатью», избавивший его от этой неприятной формальности.
Но особенно спасительным был этот «бланк» в делах семейной чести. Отец, недовольный своим отпрыском, или не поладивший с женой муж, или обиженная мужем супруга, все они бросались за помощью к королю. Ход прошению давался только после тщательной проверки, и люди таким путем избегали публичного скандала и позора судебного приговора.
Здесь следовало бы привести примеры из жизни. И поскольку фактический материал богат необычайно, мы имеем шанс обнаружить здесь самые разнообразные и часто очень пикантные житейские ситуации. Добрая сотня романистов, а в особенности авторы водевилей, наверняка найдут тут, чем поживиться.
Ну разве не прелестный сюжет для рассказа — злоключения молодого герцога де Фронзака (будущего герцога Ришелье), которого пришлось заточить в Бастилию, оттого что он недостаточно пылко любил жену? Доведенная до отчаяния холодностью и непостоянством своего супруга, та добилась «бланка с печатью», и вот легкомысленный малый оказался заперт на тюремный засов.
Он томится в полном одиночестве, его развлечения состоят лишь в ежедневных визитах важного церковника, без устали распространяющегося о красоте чувства долга. Тоска уединения в гораздо большей степени, нежели красноречие проповедника, скоро привела затворника к раскаянию. И вот, когда он был уже на пределе отчаяния, дверь в его узилище отворилась, и к нему вошла его милая, соблазнительная женушка, одетая в самое очаровательное платье. Осужденный заключил ее в объятия, и супружеская пара наслаждалась (во всяком случае какое-то время) безоблачным счастьем.
Но дело не всегда оборачивалось такой идиллией: порой родственники проявляли чрезмерную щепетильность в вопросах чести. В 1751 году «бланк с печатью короля» раздобыла некая вдова Бернар, торговка фруктами, заранее опасаясь, как бы ее ветреная дочь не уронила чести семьи, она решила подстраховаться. Собрав необходимую информацию, лейтенант полиции Берьер приглашает к себе обвиняемую; он был готов увидеть перед собой разряженную вульгарную девчонку. Какая неожиданность! Девица Бернар оказывается солидной матроной, давно перевалившей за сорок, хотя манера ее поведения действительно далека от идеала. Ее арестовывают и отправляют в Сальпетриер,[119] где жестокосердая мать продержит бедняжку долгие годы. Ту же суровость нравов мы наблюдаем у торговки потрохами по имени Бульет. Гордая тем, что ее «семья состоит из сугубо порядочных людей», она тревожится связями своего сына с «вольнодумками». И сын по ее просьбе сначала был заключен в Бисетр,[120] а затем переправлен «на острова», причем расходы на переезд оплатила сама мамаша Бульет.