Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков

Словно утонченная субстанция, полученная неведомым алхимиком, куртуазная любовь, несомненно, явилась продуктом соединения различных материй, произошедшего на основе христианского феодализма, впитанного опаляемой солнцем и овеваемой ветрами землей юга и претерпевшего изменения при дворах тамошних сеньоров. Среди этих материй и мистическая драма любви Бернара Клервосского, утверждавшего в своих проповедях, что «мера любви заключена в любви без меры», и восточная роскошь, пришедшая из Испании и увиденная во время Крестовых походов, и чувство греховности в христианской культуре, ведущее к восхвалению аскетической жизни; это и продолжительное отсутствие мужей, отправившихся в Крестовый поход, и повышение роли женщины, оставшейся дома и получившей в свое распоряжение огромные владения, и притягательность и одновременно боязнь земель, лежащих за далекими морями, откуда везут дурманящие своими ароматами пряности, и тяга к торговле для скорейшего и верного обогащения, для обретения благосостояния и почета, и музыкальные изыски лимузенских монахов, и музыкальные инструменты, привезенные очаровательными пленницами-мусульманками… Разного рода влияния должны были сыграть свою роль, внести свою лепту, чтобы в результате прозвучал гармоничный, неслыханный прежде аккорд, получивший за свое совершенство название fin’amor(букв.: «изысканная», «истинная», «утонченная любовь»), fin’amorподобна острому концу меча, которым посвящают в рыцари молодого оруженосца, изысканна, словно легкий восточный шелк, в который закутываются очаровательные мусульманки, чиста, словно совершенная любовь, соединяющая тех, кто любит телом и душой, любит той любовью, которая сама есть Бог. Ибо, если верить святому Иоанну, наиболее почитаемому — в соответствии с новыми тенденциями в христианстве — евангелисту, «Бог есть Любовь», даже когда любовь эта, приходя к своему завершению, оказывается вполне плотской.

Дама в комнате и в саду

В куртуазном мире природа вполне цивилизованна и ничем не отличается от той, что существует в реальном времени и пространстве. Об этом свидетельствуют как живописные изображения, так и литературные описания. Сад, обнесенный высокой стеной, представляет собой своего рода зеленую раму, обрамляющую портрет дамы, которая по весне прогуливается в нем среди цветущих деревьев, сулящих в будущем богатый урожай любимых всеми плодов: яблок, груш, слив, а также миндаля и оливок, для произрастания которых словно специально создана залитая солнцем земля Южной Франции; без миндаля и оливок не мыслится окситанская кухня.

Сады, где растут фруктовые деревья, и огороды, где царствуют целебные и ароматические травы, собираемые как для использования в пищу и украшения стола, так и для исцеления недужных тел, вполне можно считать предшественниками садов приятных развлечений и аллегорических обрядов; на закате Средневековья сады эти стали располагать к северу от Луары, как, например, в «Романе о Розе», где «искусство любви окружено оградой».

Трубадур, влюбленный в далекую даму — а такая любовь всегда больше, чем просто влюбленность! — «находит» слова для молитвы и мелодию для жалобного напева, чтобы выразить свою страсть.

«С Творцом, создавшим тьму и свет, / Любви не позабывшим дальней, /Я в сердце заключил завет, / Чтоб дал свиданье с Дамой дальней, / Чтоб стала комната и сад / Роскошней каменных палат / Того, кто ныне на престоле», — поет Джауфре Рюдель [35].

Арнаут Даниэль мечтает насладиться радостью любви ( joi), ожидающей его «в саду или же в светелке», где он будет принадлежать своей даме, будет находиться так близко к ней, как плоть прилегает к ногтю! Таков смысл его знаменитой «секстины» ( sestina*); создавая изощренную по форме композицию стиха, поэт в полной мере испытал муки творчества, источником которых он сам называет любовь к даме, заставляющей его испытывать страдания гораздо более тяжкие, чем муки пахаря, возделывающего иссушенную ветрами почву.

Трубадур Гильем де Сант Лейдьер, могущественный кастелян из Веле, творивший в последней четверти XII века, описывает свою грезу не столько в эротической, сколько в аллегорической форме: ему видится сад любви. Деревья и цветы в том саду олицетворяют дам, самая прекрасная из которых — «чудесный белый цветок, сияющий со всех сторон, отчего он и краше всех» [36]; этот единственный цветок, невиданный и недоступный, и является предметом желаний трубадура [37].

Как осуществить мечту, приблизиться к даме, «укрывшись за занавесом тонкой работы» [38], как это делает Бернарт Марти, а затем проскользнуть «руками к ней под плащ» [39], как того желает влюбленный Гильем IX? Каждый находит способ утолить свое желание и даже — когда речь идет о герцоге Аквитанском — удовлетворить сразу двух пылких женщин [40].