Повседневная жизнь жен и возлюбленных французских королей

«Из всех королевских страстей любовь оказалась наименее гибельна для народа. Это не Мари Туше подала совет насчет Варфоломеевской ночи, не мадам де Монтеспан способствовала отмене Нантского эдикта. И не любовницы Людовика XV подготовили эдикт 1724 года. Королевские духовники причинили Европе гораздо больше зла, чем королевские любовницы». [53]

Это суждение, своей недоброжелательностью обязанное резкости XVIII века, не должно заставить нас забывать о дерзости тех помыслов и деяний, которым надлежало противостоять духовнику. Всей своей деятельностью, речами и благодатью он должен был свидетельствовать о желании Церкви отвратить короля от греха: трудная задача, редко приводившая к успеху. В удивительном котле придворной жизни искушения были столь многочисленны, ходатайства столь настоятельны, а заговоры с целью «подбодрить» короля столь постоянны, что требовалось большое искусство, чтобы переломить волю человека, который противостоял духовнику с такой непринужденностью, словно без малейших усилий вкушал плоды наслаждений. Генрих IV, без сомнения, заслуживает диплома главного блудника всей династии Бурбонов. Капризы и аппетиты Людовика XIV приобретали черты имперского размаха, которые, похоже, только способствовали росту престижа его правления, отмеченного величием даже в неблагоразумии и ошибках. А на долю Людовика XV выпала дурная слава за разгульную и беспутную жизнь, полную непристойностей и оргий. И все же Людовик-Возлюбленный в большей степени, нежели Король-Волокита или Король-Солнце, по своему характеру был человеком совестливым и терзавшимся в душе; в его отношениях с Богом явно больше чистосердечия, чем у его предшественников. В то время как те не гнушались торговаться с Церковью, разыгрывая раскаяние, чтобы получить отпущение грехов и вновь вернуться к распутству, служившему наградой за их лицемерие, Людовик XV никогда не заключал сделки с Небом: виновный перед Богом, он неизменно отказывался от принятия Святого причастия, которое Церковь предлагала ему в обмен за краткосрочное покаяние. Сознавая свою вину и страдая из-за нее, он отказывался от подобной сделки и притворного политического раскаяния. Свидетель его совестливости д'Аржансон одобряет честность короля в условиях, когда его искушенное в обманах окружение толкало его к обману.

«Король объявил, — писал д'Аржансон 5 апреля 1739 года, — что не будет участвовать в празднике Пасхи. В святую субботу главный прево спросил его, нравится ли ему дотрагиваться до больных золотухой. Наш король не помышляет об этом чуде иначе чем после выполнения всех религиозных таинств. Король сухо ответил г-ну Суршу: „Нет“. Об этом скандале сокрушаются. Высказываются пожелания избежать неловкости, отслужив мессу без песнопения, как советовал кардинал де Роган в королевском кабинете, где присутствовал также господин де Линьер (духовник короля). При этом старательно умалчивается, что Его Величество не присутствовал ни на покаянии, ни на причастии. Но король презирает эту смешную комедию. Ни за что на свете он не желает отказываться от своей возлюбленной, что служит доказательством чистой совести Его Величества, который не хочет ни недостойным образом приобщаться Святых Тайн, ни участвовать в фарсе, гораздо более несовместимом с его достоинством, чем скандальное пренебрежение своими религиозными обязанностями». [54]

При всех своих слабостях Людовик XV не разыгрывал пародий на священный долг и вопреки усилиям льстецов с их плутнями трезво осознавал свои недостойные поступки. По-своему он был благочестив и постоянно разрывался между страстями и чувством долга. Религия осталась для Людовика XV неким горизонтом добродетели: он постоянно приближался к нему, но так никогда и не достиг.

Церкви выпало много хлопот с государем, который демонстрировал так мало покладистости, не желал притворяться и, хотя бы для видимости, выказывать уважение к евангельским заповедям. Чтобы отвоевать себе хотя бы маленькое местечко в королевском сердце, церковникам приходилось довольствоваться благоприятными обстоятельствами. Наконец, болезнь и страх смерти предоставили самую подходящую возможность для обращения. Духовник и придворные прелаты объединились с набожными людьми, в основном решительными противниками королевской фаворитки, чтобы обратиться к больному с просьбой отослать от себя распутную любовницу и мирно принять христианскую кончину… и дабы благочестивый заговор положил наконец предел крамоле прелюбодеяний и удовольствий.