Повседневный мир русской крестьянки периода поздней империи

Среди мотивов совершения детоубийства доминировала боязнь общественного мнения. Крестьянка, родившая незаконнорожденного ребенка, подвергалась в деревне осуждению, а участь внебрачного дитяти была незавидной. Внебрачные дети были сельскими париями. В некоторых местах, как уже говорилось, их даже ограничивали в праве на наследство и в праве пользоваться мирской надельной землей. Следует согласиться с утверждением современного исследователя Д. В. Михеля о том, что «резко отрицательное отношение общества к внебрачным детям, как и к внебрачной сексуальной жизни женщины, привело к тому, что от таких детей всячески стремились избавиться»^{693}. Таких примеров хватает. Рязанским окружным судом обвинялась «незамужняя крестьянка д. Афанасьевой Егорьевского уезда Рязанской губернии Прасковья Устинова Антропова, 28 лет, в том, что 16 августа 1894 г., разрешившись первый раз от бремени незаконнорожденной девочкой, волнуемая стыдом, немедленно после родов лишила ребенка жизни посредством удушения, зажав рот и нос его рукою, и бросила затем труп в реку Гуслянку»^{694}. По сообщению уездного исправника, «29 сентября 1906 г. в с. Знаменском Тамбовского уезда в погребе крестьянина Андрея Дворецкого найден мертвым младенец мужского пола, рожденный 27 сентября дочерью, девицей Марией, и ею же от стыда и страха оставлен без попечения и умерщвлен»^{695}. Из сводок о происшествиях по Тамбовской губернии за 1911 год: «16 февраля в с. Гридине той же волости Елатомского уезда крестьянская девица Анастасия Лазорхина, 25 лет, разрешилась от бремени младенцем мужского пола, которого от боязни и стыда скрыла в своем сундуке надворе. Младенец найден замерзшим»^{696}. Сообщение из Воронежской губернии (1914 год): «В с. Рождественской Хаве Воронежского уезда 9 марта незамужняя крестьянка Шульгина, родив ребенка женского пола и желая скрыть свой позор, лишила ребенка жизни и спрятала его в сундук»^{697}.

В качестве причины детоубийства совершившие преступление женщины чаще всего называли стыд или страх. Из 228 женщин, осужденных Витебским окружным судом в 1897–1906 годах, 84 заявили, что они решились на душегубство из-за стыда и страха перед родственниками и стыда перед чужими людьми. В то же время на материальную нужду как мотив преступления указали лишь 17,2 процента сельских женщин, осужденных за детоубийство^{698}.

Тем не менее нельзя отрицать, что именно тяжелое материальное положение порой толкало крестьянку на убийство младенца. Приведем показания крестьянки Матрены К., вдовы 32 лет, дело которой слушалось в 1902 году в Рязанском окружном суде: «Я задушила своего мальчика из-за стыда и нужды; у меня трое законных детей, все малолетние, и мне их нечем кормить, так что я хожу побираться Христовым именем, а тут еще новый появился ребенок»^{699}. В Тверской губернии была признана виновной в «предумышленном убийстве» крестьянка Агафья Архипова, 19 лет от роду. Из материалов дела следует, что роды проходили тяжело, состояние роженицы было неудовлетворительным. Была зима, стояли морозы, денег на пропитание не было, и тогда молодая женщина решилась на убийство младенца — завернула его в юбку и бросила в колодец^{700}.

Были и такие случаи, когда в детоубийстве просматривался корыстный мотив, — если мать воспринимала рождение ребенка как обузу, как препятствие в реализации жизненных планов. В 1914 году 22-летняя крестьянка В. Беседина из Орловской губернии, когда ее муж и свекор ушли на заработки, осталась с полуторагодовалой дочерью и свекровью, у которой тоже были маленькие дети. В поисках заработка она попыталась устроиться прислугой, но хозяйка отказалась взять ее вместе с ребенком. Тогда крестьянка решила избавиться от дочери — вырыла на кладбище яму и закопала девочку живьем. Отсутствие данных не позволяет создать психологический портрет преступницы. Во всяком случае, мы знаем, что она была признана вменяемой и наказана по всей строгости закона. Суд приговорил ее к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 10 лет^{701}. Тут следует сказать, что мотивированные детоубийства в большей мере были характерны для сельских девиц, бывших домашней прислугой в городах, — для них рождение ребенка было чревато потерей работы, так как хозяева, узнав о беременности, как правило, «отказывали от места».