Повседневный сталинизм

«Женские руки сшили десятки тысяч салфеточек, дорожек, ковриков, гардин, абажуров, украсивших красноармейские казар­мы. Они любовно оборудовали кубрики подводников. Гвоздика и астра вытеснили в Забайкалье бурьян и крапиву... Жены командиров Амурской речной флотилии устроили 68 тысяч клумб, посадили 70 тысяч деревьев»[69].

Культурные требования третьего уровня включали умение одеваться для официальных торжественных мероприятий, вести себя на светских приемах и принимать гостей. По мнению одного стороннего наблюдателя, необразованного еврея-часовщика, именно эти формы светской жизни явственно отличали «интеллигенцию», под которой он понимал высший класс вообще, от низших классов. «Интеллигенция — образованная, культурная, устраивает вечера, — говорил он. — У крестьян и рабочих нет танцев, нет вечеров, ничего нет культурного». Коммунистов этот человек относил к категории особо культурных людей: «Партиец — самый передовой, самый культурный, потому что его воспитывает партия. Партиец, прежде чем взять сигарету, разрешения спросит, а беспартийный схватит без спросу»[70].

Увы, в советском обществе множество людей, даже в высшем эшелоне, все еще хватали без спросу, бранились и плевали на пол. «Каким культурным стал Иван Степанович! — написано в «Крокодиле» под карикатурой, озаглавленной «Хороший тон». — Он ругается теперь со всеми только на вы». На карикатуре с тем же заголовком, напечатанной несколько месяцев спустя, изображены мужчина в вечернем костюме (очевидно, недавний выдвиженец) и модно причесанная женщина в кафе. Они поднимаются уходить, и тут оказывается, что кресло мужчины и стол перед ним усыпаны окурками. Мужчина, явно всей душой стремящийся к культуре, но имеющий о ней довольно смутное представление, самодовольно говорит своей спутнице: «Я не так воспитан, чтобы бросать окурки на пол»[71].

Смена имен

Культурному человеку нужно было культурное имя. Что под этим подразумевалось, в разное время понимали по-разному. В 1920-е гг. в большой моде были революционные имена: Электрон, Эдисон, Баррикада, Искра (от названия дореволюционной большевистской газеты), Ким (сокращенное «Коммунистический Интернационал Молодежи») и т.п. В 1930-е такие имена уже встречались реже, за исключением нескольких производных от имени Ленина, как, например, Владлен (Владимир Лен­ин) или прелестное женское имя Нинель. Некоторые называли дочерей Сталинами или Сталинками, но это все же было не слишком распространено, и повального стремления называть мальчиков Иосифами не замечалось[72].

Перемену имени регистрировали в загсе, отделе записи актов гражданского состояния — рождений, смертей и браков; несколько лет подряд газета «Известия» регулярно печатала списки сменивших имя. Просматривая их, мы обнаружим, что, как всегда, некоторые люди отказывались от неблагозвучных или чем-то не устраивавших их фамилий, выбирая взамен фамилии, связанные с литературой или наукой, — Свиньин становился Некрасовым, Кобылин — Пушкиным, Копейкин — Физматовым (производное от «физика и математика»). Смена национальных имен встречалась реже. В отличие от последнего периода царизма, в середине 1930-х гг. мало кто отказывался от иностранного имени (некоторые, наоборот, брали себе такое имя), национальное, скажем, татарское, имя на русское тоже меняли нечасто. Исключение составляли евреи; многие еврейские имена, служившие как бы напоминанием о черте оседлости, заменялись на русские: Израиль на Леонида, Сарра на Раису, Мендель и Моисей на Михаила, Абрам на Аркадия. Во время Большого Террора люди меняли фамилии, совпадавшие с фамилиями печально прославившихся «врагов народа» и потому опасные. Например, в 1938 г. поменяли свои фамилии некая Бухарина и некая Троцкая[73].