Повседневный сталинизм

Для клиентов тоже существовала опасность. Покровительство Ежова, разумеется, аукнулось впоследствии его клиентам, большинство которых пострадали во время Большого Террора после его падения. Покровительство Бухарина после его объявления правым уклонистом разрушило карьеру целой когорты молодых ученых-коммунистов. Такое случалось и на более скромном уровне. Как выразился один журналист — респондент Г арвардского проекта: «Протекция — дело опасное... Если у тебя есть друг, это хорошо, но если завтра его арестуют — это будет плохо. Потому что, если друг арестован, у тебя тоже начнутся неприятности. Органы будут интересоваться не только им, но и его друзьями. Когда арестовали Ягоду, взяли и тех, с кем он был связан... Если работаешь в газете и редактор тебе протежирует — это хорошо, но только не надолго»[110]. Покровительство существует во всех обществах. Отличительная черта покровительства в СССР в сталинскую эпоху — то, что государство являлось монопольным распределителем в условиях дефицита всех товаров и услуг. Монополия государства означала, что главной функцией советской бюрократии стало распределение. Дефицит означал связь доступа к товарам и услугам с приоритетами и привилегиями. Существовали формальные правила, определявшие приоритеты, но с их помощью нельзя было решать конкретные вопросы, поскольку избранная приоритетная группа всегда превышала сумму имеющихся благ. И тогда в дело вступало покровительство (и его ближайший родственник блат). Окончательное решение было за бюрократами — но принимали они его не на формально-­законных, а на личных основаниях. Представители интеллигенции, как правило, больше полагались на покровительство, чем на блат, поскольку имели более тесные личные связи с коммунистическим высшим обществом, чем большинство остальных граждан. Привилегированный статус интеллигенции как группы в целом не наделял привилегиями автоматически каждого ее отдельного представителя. Отдельные представители интеллигенции реализовали свои притязания на привилегии тем же способом, что и желающие стать стахановцами, — подыскивая патрона-спонсора.

5. УНИЖЕННЫЕ И ОСКОРБЛЕННЫЕ

Мы уже видели, какую власть имел миф о «перековке» — о том, что будто бы в советском обществе каждый человек, независимо от совершенных им преступлений и недостатков происхождения, поддается переделке. Однако в действительности все было иначе. Если пятно преступного прошлого в некоторых случаях еще можно было смыть, пятна другого рода оставались практически навечно. Клеймо «плохого» социального происхождения упорно не желало исчезать, даже когда власть сама пыталась в середине 1930-х гг. упразднить его. Клеймо сомнительного политического прошлого — принадлежности к другим политическим партиям до революции, к оппозициям внутри большевистской партии, дурной славы «врага народа» во время Большого Террора — тоже было неустранимо.

В советском обществе было много изгоев. В 1920-е гг. к ним относились священники и бывшие священники, представители дореволюционного дворянства, бывшие капиталисты и нэпманы, кулаки и «раскулаченные». Большинство этих людей заклеймили официально, лишив права голоса. В 1930-е гг. ряды изгоев пополнил быстро растущий контингент административных ссыльных и политических узников. Семьи всех этих людей обычно разделяли их участь. Вместе с кулаками ссылали их жен, детей и престарелых родителей; сыновей и дочерей священников не принимали в вузы; в эпоху Большого Террора существовали специальные лагеря для «жен изменников родины».

Новая советская Конституция 1936 г. провозгласила новую классовую политику, но отнюдь не уничтожила тенденцию искать козлов отпущения, клеймить их и превращать в парий, глубоко укоренившуюся в советском обществе со времен революции. Большой Террор, последовавший фактически сразу за принятием Конституции, сильно расширил круг заклейменных и усилил паническую злобу, с какой другие граждане кидались доносить на них.