Повстанческая армия имени Чака Берри

Это до сих пор кажется какой-то фантастикой. Нас не должны были выпустить на сцену! Но это произошло. Те, кто принимал это решение, то бишь Николай Грахов, явно рисковали. Ныне он — один из директоров популярной FM-станции Екатеринбурга и, опять-таки, один из тех, кто решает: выпускать или не выпускать. Только теперь не на сцену, а в эфир. И теперь роль разрешающей бумаги играет придуманное ими понятие «формат» или «неформат». Вот тогда, в 1986 году, Коля «обдернулся». Он нас выпустил-таки на сцену. И произошел скандал, череватый переориентацией свердловского рок-клуба на панк-рок. Коля это запомнил и больше своей ошибки уже никогда в жизни не повторял. Это было первое и единственное выступление ИПВ на сцене свердловского рок-клуба. В последствии нас вежливо принимали там в качестве «гостей из Тюмени», но на сцену уже никогда не выпускали.

Никакой гримерки нам, разумеется, не дали. Кто мы такие? Никому неведомая группа товарищей, свалившаяся, как снег на голову, руководству Свердловского рок-клуба. Мы ожидали своей очереди в коридоре, на задворках сцены. Волнение. Предконцертный мандраж и все такое. Курили в туалете и старались друг друга подбадривать, как могли. Это музыканты. Шоу-группа воглаве с Немировым времени зря не теряла. Где-то раздобыли оцинкованную ванну. Притащили кучу пустых бутылок. Непонятно, где нашли огромный самовар. Притащили какую-то лестницу. Назревало некое грандиозное шоу.

Во время настройки звука на сцене произошел первый тревожный эпизод. Видимо, наш вызывающий вид и наглость, с которой мы лезли на сцену, сразу как-то не понравились ведущему оператору клуба. На мои требования настроить поотчетливее голосовой микрофон он отреагировал в том смысле, что нечего, мол, тут свои правила устанавливать. Мол, будете себя так вести — вообще звук выключу и уйду.

В общем, мы с ним сразу поцапались. И он, дав нам понять, что таких музыкантов, как мы, и настраивать особо нечего, действительно выключил пульт и ушел. Я побежал к Коле Грахову жаловаться. Николай оказался большой дипломат.

— Ну, Рома, — выслушав меня, ответил Коля, — ты неправ. Надо было не ругаться, а вежливо обо всем попросить.

Посоветовал пойти примириться. Иначе, мол, ваше выступление под вопросом. Мои товарищи на меня набросились. Из-за тебя, мол, мы не выступим. Значит зря ехали. Подвергнутый обструкции, я побежал мириться с оператором. Стал всячески извиняться. Был покровительственно прощен. Оператор, удовлетворившись тем, что поставил на место заезжего нахала, изображающего из себя «капризную рок-звезду», сменил гнев на милость. Конфликт был улажен, таким образом. Но мне было поставлено на вид. С тех пор, кстати, я стараюсь с операторами не ругаться, как бы они хреново не отстраивали звук. Себе дороже. Хозяева пульта чужих, как правило, к нему не пускают. А палец у оператора всегда на кнопке. Чуть что — раз — и нет звука. А нет звука, значит ничего нет. И можно просто уходить со сцены.

Вот она — слабая сторона рок-музыки. Она, как и всякое порождение технического прогресса, уязвима и зависит от наличия тока и от проводов. Все тут на электронике основано. А, как известно, электроника — это наука о плохих контактах в проводах. Сколько же из-за этих контактов сорвалось блестящих дебютов и триумфов, уму непостижимо.

Но вот ожидание окончилось и нам объявили, что наступила наша очередь на сцену. Все дальнейшее происходило для меня как в тумане. С первых же аккордов группа понеслась на убойном ритме. Потом, на записи с пульта, обнаружилось, что то, что мы играли, музыкой назвать можно было очень с большой натяжкой. Какой-то сплошной самолетный рев, в котором прединфарктно и на пределе сил пульсировал мой сумасшедший, почти невменяемый вокал. Слов разобрать было невозможно. Ясно только одно: человек ревет, как раненый бык в порыве экзистенциального отчаяния.

Рок-музыка пришла к нам с Запада. Потому у нас есть старая традиция искать всему аналогии и сравнения на западной рок-сцене. С чем можно сравнить то, что звучало в тот день на свердловской сцене? Разве что с пресловутым Оттисом Редингом. Но, клянусь, и пресловутый Рединг, этот почти сумасшедший негр, был превзойден.

На сцене справа шоуменили Немиров с Ириной Кайдаловой и Гузелью Салаватовой. Слева конвульсивно дергался Юра Крылов, тряс своими разноцветными волосами. Я что-то подобное наблюдал впоследствии у группы «Аукцион», но там все культурно, отрепетировано, театрально. Здесь же, в эти минуты, на сцене происходило какое-то настоящее безумие. Закипал самовар. Раздавался грохот бьющихся в цинковой ванне бутылок. Кто-то притащил на сцену огромную лестницу-стремянку и зачем-то на нее лез. Впрочем, для меня это все было как в тумане, потому что я, закатив глаза и не помня себя от напряжения, хрипел в микрофон:

— Прямо… с экрана… дует…, — и вполне возможно, что уже и не мог вспомнить и отчетливо пропеть, что именно от туда дует.