Повстанцы

— Однако, милостивые паны, несмотря на то, что Александр отклонил всякие адреса и мольбы дворянства, кто знает, не прошел ли бы и следующий его визит с балами и иллюминациями, если бы Мерославский из Парижа не окатил господ графов, князей и княгинь холодным душем или, точнее выражаясь, не потряс бы их жарким патриотическим словом! Если бы Герцен из Лондона не прозвонил в свой "Колокол" о нуждах польского движения, наконец, если бы в самой Варшаве мы, молодые демократы, не предотвратили повторения подобных позорных встреч!

Тут не выдержал и Скродский:

— Вы, пан Пянка, прославляете Мерославского и всяких там демократов и революционных выскочек, будто от них одних зависят судьбы края. Но есть ведь много солидных людей, не без основания считающих, что наиболее надежных результатов можно добиться мирным, конструктивным путем, повышением материального благополучия и культуры края. Полагаю, что "Земледельческое общество" избрало верный путь к восстановлению независимости края.

Пянка снисходительно улыбнулся, но из уважения к хозяину дома ответил:

— Чрезвычайно ценю ваше мнение, уважаемый пан Скродский, однако на сей раз, увы, не могу его разделить. Разрешите обратить ваше внимание на то, что путь этот чрезвычайно длинен и если его избрать, то Речь Посполита, можно сказать, на веки вечные останется в составе Российской империи. А с другой стороны — кто бы воспользовался накопленными богатствами? Прежде всего, разумеется, те, кто нами правит, кто выколачивает налоги, контрибуции, конфискации, те, кто хозяйничает в наших закромах. Правильно назвал Мерославский последователей "Земледельческого общества" неразумными пчелами, которые сами себя превращают в реторты, изготовляющие мед для царских медвежат. Нет уж, господа, сначала завоюем свободу, а потом позаботимся о богатствах! — патетически провозгласил гость.

В спор снова втянулся Юркевич, что позволило гостю беспощадно обрушиться на "Земледельческое общество" и всех, кто собирается незадачливыми социальными реформами "защищать" крестьянина, кидая ему подачку — мнимую свободу да убогий клочок земли, но связывая его при этом вечными чиншами или многолетними выкупами. А на строгий вопрос Скродского, кто же должен стать главной силой в будущем восстании, гость, не колеблясь, отрезал:

— Крестьяне, правопреемники великой отчизны! Но, — сам себя перебил Пянка, — я не принадлежу к крайне "красным". Руководящую роль будут играть дворяне. Поэтому я и проповедую идею братства шляхты и поселян.

Скродского это нисколько не успокоило. Союз с хлопами представлялся ему унизительным для шляхетского гонора. Он дал знак встать из-за стола.

Обед закончился, но хозяин пригласил гостя в кабинет, где Ядзя предложит гостям кофе, а он — французский ликер и великолепные голландские сигары. Там гость и Ядзя расскажут и о февральских событиях, отголоски которых так широко разнеслись по всему краю.

XXII

В кабинете все уселись за круглым столом, где уже были приготовлены ликер и сигары. Мотеюс принес кофейник. Обязанности хозяйки дома исполняла Ядвига.

Когда всем был налит кофе, а мужчины закурили сигары, Пянка с присущим ему пафосом продолжил начатую беседу.

— Да, милостивые паны, бывают в жизни нации дни, моменты, неизгладимо запечатлевающиеся на страницах истории. Таким и было двадцать седьмое февраля. Разумеется, подобные даты, как и всякие события, — не случайность, а плод продолжительного процесса и брожения.

И он принялся описывать, как варшавские "красные" и их сторонники уже в прошлом году, а особенно с начала этого года, когда был арестован один из самых активных и влиятельных вождей Кароль Маевский, развернули яростную агитацию против правительства и против "белых". Ведь если бы не "белые", то в Варшаве давно бы уже состоялась грандиозная демонстрация, этот "концерт из концертов", громогласный протест против опустошителей Польши.

Пянка рассказывал, как горячо поддерживала "красных" молодежь, студенты и учащиеся, как по инициативе киевских студентов — пылких и деятельных патриотов, последователей "красных" — в Варшаву съехались представители не только петербургского и московского, но даже харьковского и казанского университетов. Они хотели добиться от помещичьего "Земледельческого общества" вручения царю адреса с требованием открыть польские университеты в Вильнюсе и Киеве и польские школы в Литве и на Украине. Это не удалось — полиция и обер-полицмейстер полковник Трепов со своими жандармами принялись арестовывать и высылать из Варшавы студентов. Однако напрасны были попытки унять движение. Небольшие манифестации и инциденты на варшавских улицах учащались с каждым днем, молодежь стала оскорблять полицейских, жандармов, военных.

Ядвига, все время серьезно слушавшая, вдруг разразилась громким хохотом.