Повторение пройденного. Повести о женщинах

Мы сидим долго-долго и говорим о прошлом. О том, как все это было в сороковом, и в сорок первом, и позже. Об этом можно говорить без конца.

— А теперь иди занимайся, — советую я Надюшке. — Пока мамы нет.

— А потом ты мне еще расскажешь?

— Расскажу…

— Пойду повторять пройденное.

— Ты, наверно, этого не понимаешь, — говорю я, — но без пройденного трудно понять настоящее. Так что повторение пройденного…

— Я знаю, о чем ты, — перебивает Надюшка. — Вот там сегодня в Шереметьеве кубинцев встречали. Один из них очень хорошо выступал. Мы, говорит, повторяем то, что сделали вы, — революцию. Нам легче, говорит, чем было вам, потому что мы идем по вашему пути… Ты ведь об этом?

— И об этом, Надюш. А я смотрю, ты совсем выросла. Ну, иди!

Теперь Надюшка занимается, а я жду Наташу.

Наконец звонит телефон. Наверно, она!

— Позовите, пожалуйста, Надю, — серьезным мужским баском произносит трубка.

— Сейчас. Надюш, тебя.

Надя говорит с кем-то по телефону.

— Папочка, это Игорь. У него… У него… отец болен… Можно, я к нему сбегаю?..

Я киваю.

— Игорь, я сейчас приду, — бросает она в трубку. — Да, да, сейчас. Мне разрешили…

Надюшка уже в дверях.

— Подожди, — говорю я. — А как его фамилия?

— Чья?

— Да этого Игоря?

— Баринов, а что? — недоумевает Надюшка. — Ты же знаешь!

Ну конечно, имя его я слышал, и фамилию слышал.

Среди других. Мало ли, сколько их там в Надюшкином классе. Но как же я не подумал прежде…

— Ты не знаешь, брат у Игоря был? — спрашиваю я. — Старший брат?

— Конечно! — удивляется Надюшка. — Я, по-моему, тебе говорила. Он погиб на войне, в Берлине. Саша. Ты не помнишь?

— Помню. Помню. Ну, иди, иди! — тороплю я Надюшку. — И в случае чего, позвони мне. Хорошо?

…И вот — Наташа. Она входит усталая, бледная и, наверно, с головной болью, и все равно такая же, как всегда. Такая и еще лучше.

— Ну, здравствуй! — говорит она. — Теперь — здравствуй!

1953–1964 годы

ПОВЕСТИ О ЖЕНЩИНАХ

• ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ

Для одних война давно закончилась вместе с их жизнью. Для других, живущих, она — недавний, день вчерашний, дающий знать о себе и сегодня…

Эту книгу я назвал «Повести о женщинах», ибо мне хотелось рассказать не просто о войне, которая всегда была мужским делом, а о войне и о женщинах. Пятьсот тысяч их, наших советских женщин, было в сорок первом — сорок пятом в армии, на фронте. Пятьсот тысяч — полмиллиона. И им приходилось куда тяжелее, чем нам, мужикам…

И вот еще что. Когда уже писалась эта книга, я получил письмо. Хочу привести его полностью в том виде, как оно написано:

«Я ни разу не писала в редакцию радио, а вот 28 июня я слышала, что пишется книга о женщинах на войне, и вот я бы хотела пожелать, чтобы в этой книге уделили несколько страниц и другим женщинам. В сорок втором году мы были мобилизованы на трудовой фронт, строго по закону военного времени. Эта строгая повестка и на сегодня у меня сохранилась. Мы были мобилизованы на Балахнинскую электростанцию, от которой зависело снабжение фронта оружием. Только у меня не хватает грамотности, чтобы суметь описать так, как пришлось. в жизни испытать.

По приезде нас, как мобилизованных, депутат расквартировала по частным квартирам, по два-три человека. Нас посылали на всякие работы. Ездили в Бор грузить белый кирпич. Грузили листы стекла с завода в баржу, без всяких приспособлений — на руках. Ездили в Дзержинск — грузили осторожненько какие-то баллоны. И множество разных работ, каких раньше я никогда не слыхала даже. Приходилось топить печь (калорифер), сидеть ночь в этом подвале, куда дрова совали вдвоем — двухметровку, не пиленую. А когда пришлось для электростанции выгружать цемент из баржи на берег, так бумажные кули были непосильны. Ноги под тобой трясутся, все тело в дрожи от тяжести. Пройдешь с кулем на спине по мосткам на берег, от тяжести даже глазам больно было, ломило.

А через несколько дней меня вызвали в контору. Много нам не толковали. Сказано — делай. Сказали: «Ты завтра к семи часам пойдешь за город по адресу, скажешь, от кого явилась, и тебе дадут рабочих. Ты только руководи ими на разгрузке, а сама не выгружай цемент». И ничего больше не сказали, не предупредили. А когда пришла, в проходной комендатуры мне сказали: «Ты баба? Ну, получай рабочих». Растворили ворота и отсчитали мне сорок два человека, а они — немцы, пленные. Я раньше никогда не видывала немцев, а тут сразу мне вести через весь город к Волге немцев сорок два человека. Пусть они хоть и разоружены и я без винтовки, но меня как-то сразу всю сама воля перестроила. Я, простая баба, нечаянно вдруг — командир. Веду немцев по городу, скажу им «пойте» — чего-то пели, и на работе мы как-то понимали друг друга. Только они кое в чем в барже пытались притвориться хворыми или отвлечь меня своими фотографиями, показывали, что и как у них дома, говорили, что дома у них много сахара, а у меня нет.