Повторение пройденного

— Что с вами? — Матросов дотронулся до плеча Валитова. — Ранены?

— Эх, командир, командир, — сказал Валитов. Он резко бросил вперед руку, вставая, вскочил, требовательно повел рукой: — Давай! — и закричал: — За мной! За командира — вперед!

Рота опять поднялась в атаку и, как в замедленном кино, пошла вперед, постреливая из своих автоматов.

Они увидели немецкого пулеметчика, когда до него оставалось метров тридцать. Тот лихорадочно пытался поправить заклинившуюся ленту, отчаянно рвал пулемет на себя, а второй номер бил из автомата. Жгутов вытащил из кармана гранату, подбросил ее на ладони и швырнул вперед: «Лови!»

Через несколько мгновений они вскочили в окоп. Дальше было только поле.

Валитов подхватил пулемет, перекинул с руки на руку:

— Отличная машина!

— Лучше нашего «дегтяря»? — спросил недоверчиво Матросов.

— МГ-34 — мечта пехоты, — сказал Жгутов, — любого спроси про «эмгэ». Весит двенадцать килограммов, скорострельность высокая, и хошь на треногу, хошь как ручной используй, — пожалуйста, игрушка!

Жгутов выправил ленту.

— Тут и боезапас неплохой, — сказал он, открывая коробку, — а ну, прихвати-ка! — Он повернул пулемет в сторону противника, поправил прицел, половчее поставил сошки... и вдруг тра-та-та, ти-та-та, — приложился к прикладу

По полю к ним бежали немцы, надеясь захватить свое добро. Жгутов, ласково улыбаясь, короткими очередями уложил трех, а четвертый, в шапке с наушниками, повернулся назад. И Жгутов прострелил ему спину. Немецкая цепь залегла, и, когда Валитов сцеплял с кончающейся лентой новую, подлиннее, на 250 патронов, заухали миномет.

— Выбирайтесь отсюда, — сказал Валитов, — место это у них на всякий случай крепко пристреляно.

Жгутов подхватил «змге», Валитов коробки с лентами, и они перебежками перешли метров за пятьдесят, к сосне, залегли в воронке.

Фашисты, решив, видно, что пулемет подавлен, перенесли огонь вглубь, а тем временем подошел Афанасьев со второй ротой.

— Поведете первую роту, — сказал он Артюхову— Конделинский погиб.

Артюхов не по-уставному кивнул.

Радист, молоденький парнишка, снял наушники.

— Третий батальон сообщает, что натолкнулся на ожесточенное сопротивление гитлеровцев. Командир батальона старший лейтенант Жуков погиб.

— Не может быть! — вырвалось у Афанасьева. — Этого не может быть!

* * *

Наконец между кустами раскрылось заросшее водорослями устье речки, вода которой, вливаясь в Лежню, долго еще не смешивалась, почти черная.

Я всматривался в воду, пытаясь понять секрет ее черноты, зачерпнув в ладони, увидел, что вода вовсе не черная, а, напротив, совершенно прозрачная и что эта прозрачность да темное, устланное палыми листьями и бревнами дно делают ее такой черной на вид.

* * *

Афанасьев перебрался к автоматчикам, засевшим с немецким пулеметом у сосны. Матросов следил за комбатом, видел, как он что-то говорил Валитову, тот сокрушенно качал головой, поглаживая ствол пулемета.

Потом комбат перебрался к ним и сказал, что сейчас все начнется уже по-настоящему. Он вытащил из-под пулушубка ракетницу, перевернулся на спину, еще одна зеленая пошла в небо.

— Ура! — кричал впереди Карям Валитов с ручным пулеметом наперевес, а рядом с ним топал Жгутов.

Матросов легко вскочил на ноги и побежал следом, неподалеку мял снег Воробьев, чуть поодаль — Бардабаев, левее — Белов, Катышев — все ребята из Краснохолмского, все здесь!

А немцы даже не стреляли, и бойцы успели устать, пока фланкирующий огонь не взял их в клещи. Афанасьев бежал совсем рядом с Беловым, и Белов вдруг услышал: — шпок! — как тонкий хлопок или как щелчок, и комбат схватился за бедро, а потом — Белов очень все хорошо видел, как на экране крупным планом, — на добротной дубленой груди полушубка появились три дырочки и стали наполняться красным, а Афанасьев, упав на колени, стал белый-белый и что-то хотел сказать ему, но не мог, открывал только врав посиневшие губы. И Белов, неловко подхватив его отяжелевшее тело под мышки: «Товарищ комбат, товарищ комбат!» — не давал ему упасть, всей кожей чувствуя, какая он сейчас красивая мишень, и кричал-кричал: «Ребята! Комбата ранило!»

Артюхов принял командование батальоном, когда в нем не оставалось и трети бойцов, часов в девять утра все на той же окраине бора, а проклятая деревня — опорный пункт, была еще метрах в пятистах за спиралью Бруно.

— Вот и стал ты командиром батальона, Гриша, — горько сказал себе Артюхов. — Давай теперь командуй...

Они достигли кустов и залегли в снегу.

Артюхов оглядел бойцов, которые были рядом с ним.

— Красноармеец Матросов, — сказал он официально, — будете моим связным.

— Есть связным, — сказал Матросов и с сожалением посмотрел на Белова: не идти теперь им в атаку вместе, связной должен быть рядом с командиром...

Мы попали под фланкирующий огонь, — сказал Артюхов, — у них на флангах дзоты. Лейтенанта Королева, сержантов Губина, Донского и Жгутова — ко мне!

Матросов бросился выполнять приказание.

— Возьмите человек по шесть, — сказал Артюхов, — это будут ваши штурмовые группы. Вы подавите дзот слева, — обратился он к Губину, — а вы, — к Донскому, — справа.