Повторение прошлого (СИ)

— Да потому что кукулузник тозе сголел, вы зе сами сказали. Плавда, ни один из наших клиентов к нам еще не обласялся с плетензией, вы пелвый. Отдохните, успокойтесь, а завтла плиходите, а мы постараемся сто-нибудь выяснить за это влемя, что с стляслось с васей плопазей.

По телевизору передавали про пожар в аэропорту, только теперь уже дымило Домодедово. Сотни задержанных вылетов, но хоть без жертв. Воспламенились стройматериалы на цокольном этаже, все более чем реально.

— Сказыте, а билетов на рейс у вас не сохранилось? У вас нет билетов, потому сто они сголели в самолете?

— Вы издеваетесь?

— Я издеваюсь?! — воскликнула, вскакивая, китаянка. — Это вы издеваетесь. На васем кукулузнике мозно доблаться до Каналских остловов только в одном случае, если это космический колабль. Вот и показите мне на него билеты?

— Вроде как самолет, — пожал он плечами, чувствуя, что скоро сам станет самолетом, выбросившись из окна, но только вместе с этой китайской дрянью, которую специально и наняли, чтобы она здесь всяких лохов разводила своим якобы непониманием. — Вы же сами нам его и предоставили на замену, белый самолетик с кожаным салоном, когда-то принадлежал банкиру. С нами еще летело несколько человек, они подтвердят.

И тут она рассмеялась, не выдержав больше этого издевательства.

— Вы сами себя слысыте, сто несете, с каких это пол у нас банкилы стали летать на куку.., на подобных этазелках?

— Вы хотите сказать…

— Именно это я и хоцу вам сказать, увазаемый, сто наса солидная компания своих клиентов на всяких там кукулу… зах на Каналы не катает. Уж извините, всю остальную инфолмацию исите в аэлополту, сто они вам там пледлагали, смех в зале. Сказите, а вы вцела многа пила?

И конечно же он бы ей ответил, если бы только успел. Неожиданно в переговорной появились двое в черном и тут уж ему пришлось отвечать на их вопросы. Пока он здесь выяснял причину исчезновения одной особы, эти из органов явились, чтобы выяснить появление в этих стенах уже его самого. Дамочка пальчиком нажала на тревожную кнопку, и процесс пошел — двое в сером против одного в черном. Как все в этой жизни относительно, несколько минут назад правду выяснял он, теперь же ее хорошо поставленными вопросами пытались уже выбить из него самого. Пришлось все рассказывать с самого начала: как ждали, как садились в самолет, как его сняли и все такое прочее, отвечая и на все вопросы, включая и такие, кто еще входил в группу поджигателей кроме него самого и его сообщницы; кто минировал, где устанавливалась бомба. Пытались запутать и вывести террориста на чистую воду. Где познакомился с сообщницей, почему именно этот рейс был выбран для полета, принимал ли участие в боевых действиях, воевал ли в Чечне? Была ли его сообщница в горячих точках и какие вообще у него связи с террористами мира сего? Другими словами, радуйся тем гадостям, что уже есть, остальным — порадуешься позже.

Несчастный взглянул в окно, за которым, словно ничего в его жизни ужасного пока еще и не происходило: гудели машины, спешили куда-то люди по своим вечным делам, светило ясное солнце, обнадеживая каждого, что уж с ним точно никакой гадости в этой жизни не случится, кроме смерти, конечно. Каждый знает, что умрет, но при этом свято верит, что именно с ним этого никогда не случится. Собственно, как и все те «сгоревшие», улетевшие без него в неизвестность на том проклятом «Боинге», с которого его, спасибо «добрым» людям, якобы так вовремя сняли. Сколько продолжался допрос, он не помнил, где-то около двух часов по его прикидкам. Нет, за ноги его к люстре не подвешивали, просто вкололи сыворотку правды чтобы выбить из головы признание в террористической деятельности и все. И к концу экзекуции он сам уже почти верил в то, что именно он и являлся непосредственным поджигателем сгоревшего лайнера, пытавшийся скрыться на куку… тьфу. И в тот самый момент, когда он почти был уже готов во всем сознаться или даже сознался, его взяли и отпустили, выпотрошенного и опустошенного до последней светлой мысли, что именно он и является тем самым злыднем, от которого все зло на свете.

Йо-о, ну где ты, Барбара, блин…