– Так она одна, небось, ездила! А у тебя пионерский лагерь! – не успокаивалась баба Вера.
– Разберемся, теть Вера! – на этом переговоры закончились. Я предусмотрительно пряталась за воротами.
И мы поехали. Как всегда, невозмутимый, дед довез нас до казацкой автостанции, мы сели в душный львовский автобус с синей полосой и двинулись до Николаева, где нам предстояла пересадка на Очаков. Дети, включая меня, были счастливы, накормлены, я за ними следила, как пионервожатая, и обожала тетю Любу. Она мне подарила море. Море… Последний раз я была на море, когда мне было, кажется, лет шесть. Было немного страшно, не выгонит ли эта тетя Валя нас, едва увидя, но я решила во всем положиться на тетю Любу. Уж она умела найти общий язык со всеми.
Добравшись к вечеру до Очакова, города, где я никогда не была и, наверное, уже не буду, мы пешком дошли до хаты теть Вали. Уставшие, повалились спать, кого где положили, и я не успела рассмотреть хозяйку.
Утром я увидела толстую, необщительную пожилую тетку, которая лично меня невзлюбила с первого взгляда уж не знаю, за что.
– Да она добрая, она нам рада, – простосердечно успокоила меня тетя Люба, однако я предпочла с тетей Валей все-таки в одном коридоре не встречаться.
Утром всем табором мы пришли на пляж. Тетя Люба принялась расстилать на песке принесенные покрывала, расставлять по углам сумки и обувь, вынимать из пакетов еду. Мальчишки носились, взвихряя ногами песок, а меня позвало море. Я скинула кроссовки и настороженно пошла к воде.
Погода была тихая, волны наплывали и наплывали на мои босые ноги. В воде шумели дети, но я слышала только море. Оно знакомилось со мной. Оно было мне радо. Оно приветствовало меня и обещало любовь. Пораженная, я ушла на наше покрывало и сидела там, впитывая в себя шум волн и огонь желтого песка. Это было про меня: про мою смелость любить недоступное, про мою резкость и одновременно беспомощность, про свободу выбирать, страдать или не страдать, про моего мужчину, и все же это было еще о чем-то важном, чего я до сих пор не знала. Казацк, с его степями, высокими тополями вдоль колхозных полей, речками и ставками с каменистыми берегами, шумом ветра в деревьях, остался в прошлом. Солнце стало соленым, и легкий ветерок намекал, что там, далеко от берега, он мог проявлять власть и жестокость, а здесь, на берегу, он с нежностью тихо ласкал твои волосы и кожу, и вода вторила ему, мягкая, чистая, но я чувствовала, что она знает, как разрушать корабли, города и судьбы… Море распахнуло мне душу и что-то нащупывало в моей, и я уже знала, что познаю все его тайны – как подчинить себе мужчину или как оставить о счастье лишь воспоминания. Оно могло вылечить, могло убить, могло показать, что такое любовь, и рядом с морем можно узнать свою судьбу.
В доме теть Вали нас с маленькой Ритой положили в проходной комнате, а остальные дети с тетей Любой жили в детской комнате. Рита сразу уснула, и я долго лежала одна без сна на диване, смотрела в низкое окно на улицу, в окно светил фонарь, но казалось – луна. Собаки перегавкивались всю ночь, как в Казацке, хата была далеко от пляжа и моря слышно не было. Но море уже случилось. Оно учило одиночеству.
Каждое утро, пока шумел наш пионерский табор, тетя Люба разгребала детей и рассовывала по сумкам продукты, чтобы идти на пляж, а я готовила на чужой плите обед. Пока я готовила, тетя Валя на кухню не заходила, и я чувствовала себя в ее хозяйстве, как забравшийся в дом вор. В столе я нашла потрясающую вещь: огромную разделочную доску и попросила ее «поносить». Это был мой доморощенный мольберт. Тетя Валя была поражена и молча мне кивнула, разрешая взять свою доску. Вряд ли она догадалась, зачем мне разделочная доска за пределами кухни. Я подумала, что, если я попрошу у нее и прищепки – прикреплять бумагу к «мольберту», она совсем растеряется, поэтому просто их стащила, пока тети Вали не было на кухне. Я стала рисовать портреты.
Прожили мы на море семь дней – ровно на неделю отдала нас баба Вера тете Любе, и каждый день море рассказывало мне свои тайны, и каждую ночь луна освещала мне желтым светом окно.
– Так быстро время прошло. Вроде только приехали, – грустила я за чаем накануне отъезда.
– А что тебе там в Казацке делать. Оставайся, – как ни в чем не бывало, заявила тетя Люба, положила в рот карамельку и запила ее чаем из чашки с парусником.
– Как оставаться? Одной? Тут? С теть Валей?
– Ты не ребенок. Что с тобой сделается? Поживешь, сколько захочешь и домой. Еда есть, деньги на билет есть. Оставайся. Баба Вера без тебя обойдется. А Валя тебе никто, просто не чипай ее.