Позади Москва

Дальше был относительно легкий участок. Они без труда перешли Старую и соответственно Новую Преголи, насквозь прошли через лесополосу западнее Славянской и довольно быстро добрались до шоссе А229. Здесь оба провели пять минут, бесполезно пытаясь «голосовать» изредка проезжающим машинам. Получалось это плохо, потому что тип каждой двигающейся со стороны города машины требовалось опознать из укрытия, затем выскочить, размахивая руками, а потом уже и автоматом, и каждый раз было уже почти поздно. Потому что меньше 100 даже на гололеде никто не держал, и, пока они перебирались через барьер, машина оказывалась почти рядом, и тормозить пришлось бы изо всех сил, со всеми рисками такого поступка. И это даже если кто-то хотя бы в принципе собрался тормозить. Кроме того, приходилось поглядывать и в противоположную сторону: не едет ли колонна, все равно, своя или чужая. Как ни странно, изредка машины действительно проезжали в сторону Московского проспекта, который за городской чертой превращался в шоссе. Но каждый раз это были разномастные легковушки или «Газели»: ни одного БТР, ни одного тентованного грузовика с надписью «Люди», который было бы так приятно увидеть. Вместо этого – белые глаза за стеклами, сжавшиеся фигуры на сиденьях, иногда привязанный веревкой багажник, который не вмещал навалом набитые в него вещи. Потеряв таким образом минуты, капитан-лейтенант плюнул, махнул рукой, и они наконец пересекли шоссе, снова перейдя на бег. После двух десятков минут пути по засыпанному слежавшимся снегом пустырю в прямой видимости от того же шоссе случайность удачно вывела их на асфальтовую полутораполоску, ведущую в нужном направлении. За следующий неполный час со все большим облегчением они протопали через Солнечное, Красное и после довольно длинного пустого отрезка уткнулись в деревушку под символичным названием Прохоровка. Постучались в одну калитку, в другую, но не было видно вообще никого: деревня как вымерла, только надсадно гавкали запертые во дворах собаки.

– Тьфу на вас, – выругался тогда капитан-лейтенант. – А еще название такое. Ни откроет нам никто, только тормозим здесь.

– Погодите.

Курсант Дима, которого уже постепенно начало покачивать, вдруг развернулся и перешел через единственную улицу деревушки к дому напротив того, где они остановились.

– Эй! Мать! Ну не стыдно ли тебе?! Хоть на десять минут пусти ноги переодеть в тепле!

Сколько-то секунд ничего не происходило, а потом дверь дома отворилась, и на крыльцо вылезла старая бабка, которую Дима сумел углядеть за окном. Капитан-лейтенант на полном серьезе предположил, что ее сразило великолепное «ноги переодеть», но та объяснила, что просто одевалась, потому и открыла не сразу.

– Заходите, ребятки. Ой, заходите шустрее, не студите дом.

Несмотря на возраст, бабуля была совершенно в здравом уме. Форма одежды на ней была классическая, то есть серый ватник и бежевый платок. Но глаза были умные и живые, а речь правильная и быстрая.

– Ну, чего требуется? Кроме как ноги погреть.

Дима без разрешения опустился на табуретку, стоящую на выходе из сеней в дом. Уже снявшая обувь бабка покосилась на его ноги, но не сказала ничего.

– Мы с курсантом двигаем на север, к пограничникам. Нам действительно надо чуток посидеть в тепле. И может быть, еще чаю попросим.

Он посмотрел на старую женщину исподлобья, в общем-то, понимая, какая может последовать реакция.

– Что, ребятки, война?

Ответить тут можно было по-разному, но он просто кивнул. Война, чего уж тут.

– Я сразу поняла. Услышала и поняла. А соседи еще бегали как оглашенные, даже уже после радио. Все переспрашивали друг друга.

– Вы воевали? – спросил Дима со своей табуретки. Он действительно расшнуровал и снял ботинки и теперь шевелил влево и вправо ступнями в черных носках, выражая лицом благодарность и удовлетворение.

– Тогда-то? Нет, еще молода была. Но мы тогда из-под Орла с мамой вдвоем бежали, наслушались за спиной такого грохота… Ох, ребятки, ну мать же его за ногу… Ну куда же мне теперь деваться, а?

Он опять не нашелся с ответом и обвел глазами единственную комнату дома. Выключенный телевизор стоял в углу, накрытый салфеткой с бахромой; радиоприемник был выставлен на середину стола и тоже молчал. Впрочем, он запитывался от сети, так что дело могло быть в отсутствии электричества.

– Ладно. Носки чистые дать?

– Чего?

– Не «чего», а «спасибо, Вероника Петровна, за любезность»…

– Вероника?..

– Да, так папка и назвал. Земля ему пухом… В честь кого-то, я уж и не помню кого…

Почему-то вот эти мелочи из дома, где они задержались всего-то на 15 минут, запомнились капитан-лейтенанту живо и полно. Бабка быстро и просто выложила на стол буханку серого хлеба и кусок сыра в прозрачном тянущемся полиэтилене, затем два вареных яйца. К этому времени Дима переоделся в сухие и чистые носки и неожиданно совершил умный поступок – никого не спрашивая, принес из сеней тряпку и затер свои мокрые следы на полу.

– Здесь съедите или с собой?

– С собой, – тут же решил он. – Лучше так.

– Тогда просто чай пейте. Сахар тоже есть.