Позади Москва

Голос у лейтенанта был поставлен нормально. Он пробился сквозь скачущий в перепонках пульс и дошел сразу и без ошибок. Остановившись на бегу, Вика перекинула автомат к плечу и направила его в нужную сторону даже раньше, чем кого-то увидела. В ту секунду, когда группа людей в темном набежала на целик, она открыла огонь. Две короткие очереди, еще две. Все мимо, причем половина так же вверх и вправо, а половина недолетом: она увидела, как взлетела земля. Но стреляло человек десять, а сержант Калашников затем и придумал свой автомат, чтобы отделение срочников могло на средних дистанциях задавить огнем любого снайпера. Плюс стрелял по крайней мере один ручной пулемет, хоть и «с рук, стоя». Бегущих повалило одного за другим, и даже отсюда, с двух с лишним сотен метров, Вика услышала, как закричали раненые. Лейтенант снова скомандовал, и несколько человек с правого фланга их цепи побежали туда же (в голове мелькнуло — «добивать?»), а остальные дальше, за ним. Пытаясь в кого-то попасть, она упустила многое. Теперь горело уже три машины впереди, в том числе первая, которую уделали в корму еще на ее глазах. Она наконец-то опознала их: самоходные арторудия, незнакомые, но явно чужие. Два гранатометчика стреляли в них попеременно откуда-то сзади и с боков, три НСВТ били не реже, чем раньше, и она видела и промахи, и попадания. Странно, что самоходки не взрывались от каждой настигшей их гранаты, но так было, по крайней мере один раз. Какая-никакая броня на них была, и что-то она могла удержать.

Интересно, что один МТ-ЛБ двигался очень ненамного впереди цепи, а второй вырвался далеко вперед, удерживая дистанцию до трех ползущих по склону машин и непрерывно стегая их очередями. Те огрызались будь здоров, но тягач был будто заговоренным: не сворачивал, не загорался и не переставал стрелять.

— А, сс-сука!..

Солдат правее вдруг повалился навзничь, схватившись за пах. Вика даже не поняла, как и что случилось, но все попадали на землю, и она поддалась силе коллектива. Упала, перекатилась далеко влево, и ушибла сразу оба локтя. Потратила секунду, чтобы вытянуть непослушными ногтями хомутик и передвинуть планку на 200 метров. Небольшая разница, но обидно же, что от нее никакой пользы.

— А-а! Да мать же тво-ою! Ы-ы…

Раненый перестал материться и вдруг заплакал, как ребенок, и она не выдержала, переползла вправо, толкая перед собой автомат на согнутых руках.

— Уйди! Уйди! Сука!

Парень плакал и матерился одновременно, и это ее поразило: она не знала, что так можно. Отложив автомат вбок и улегшись с раненым рядом, Вика попыталась отвести его руки, посмотреть. Но тот и плакал, и орал на той же ноте, не давая притронуться к тому, что заставляло его и плакать, и орать. Кровь текла из него густо, быстро пропитав весь низ бушлата и верх штанов и уже начав заливать землю. Пахло от нее так одуряюще тепло, что сразу закружилась голова. Она растерялась, чуть ли не впервые с начала боя. Вика понимала, что надо оказать первую помощь: кое-чему их научить все же успели. Наложить перевязку на бедро или мошонку она бы тоже не постеснялась. Но зато она понятия не имела, что делать, когда раненый активно отбивается от ее помощи. Несмотря на кровотечение, слабее он не становился. Объяснения и уговоры, что это нужно для его же пользы, что если не перевязать, то он может умереть, не помогали вообще. После того как раненый обозвал ее двумя самыми примитивными матерными словами раз в двадцатый и довольно чувствительно заехал по морде открытой ладонью, она окончательно взбесилась и влепила ему костяшками пальцев в переносицу. Парень захлебнулся криком, на мгновение поднял ладони к лицу, и этого ей хватило, чтобы заблокировать их локтем. Со стороны это, наверное, выглядело как изнасилование, только она была сверху. С трудом сдерживая его руку, она разглядывала мокрое, хлюпающее черное месиво. Отпустила, поняв. Парень тут же свернулся почти в клубок. Речь его стала почти неразборчивой, но слова в ней проскакивали все те же самые.