Позавчера была война

Женщина в сером халате долго не могла оторвать глаз от смятой странички письма. Это письмо было двадцать лет в пути и за это время выбилось из сил, как солдат после долгого мучительного перехода. Женщина медленно опустила руку с письмом и увидела девушку-почтальона — мокрую, окоченевшую, в больших сапогах, измазанных рыжей глиной. Ей показалось, что эта хрупкая черноволосая девушка принесла письмо не с почты, а оттуда, с вулканического острова, где идут дожди, и грязь по колено, и фашисты со всех четырех сторон. Она смотрела на девушку и, сама не зная почему, протянула ей письмо. Девушка робко взяла листок и стала читать, держа его на расстоянии, чтобы с мокрых волос на него не капнула вода.

Она прочитала письмо и заплакала.

— Почему вы плачете? — спросила женщина и положила руку на мокрое плечо почтальона.

— Жалко… его…

Мальчик, похожий на кузнечика, зашмыгал носом, но не заплакал. Он не знал, что написано в письме.

— Сколько вам лет? — спросила женщина почтальона.

— Девятнадцать, — отозвалась она, размазывая слезы по щеке. — А что?

— Когда он писал это письмо, ему тоже было девятнадцать.

— Скажите, — спросила девушка-почтальон, — а кто эта Женя?

— Женя? — женщина отвела от своей собеседницы глаза, словно силилась вспомнить, кто эта Женя. — Она с ним в школе училась. Он ушел на фронт, а она еще училась.

— А где она теперь?

— Теперь ее нет. Уехала куда-то…

— Как же ей сообщить про письмо? Вдруг он найдется?!

— Это через двадцать-то лет?

— Находятся! У нас на почте рассказывали — находятся. Надо разыскать Женю…

— Не надо, — тихо сказала женщина.

— Как же так! Как же так! — повторяла девушка, не зная, что делать, на что решиться.

А мальчик смотрел своими пристальными коричневатыми глазами, не зная, чем помочь расстроенному почтальону. И женщина тоже думала, как помочь этой молоденькой девушке, до которой старое фронтовое письмо дошло не приглушенным и не ослабленным годами, а таким, словно его только что написали и в нем билась тревога, и промокшая девушка в огромных сапогах откликалась на эту тревогу.

Женщина легонько потрясла почтальона за худое плечо и сказала:

— А знаете, я вспомнила. Женя была похожа на вас. Такая же худенькая, черноволосая.

Она это все придумала, но девушка просветлела и спросила:

— Серьезно?

— Серьезно, — сказала женщина, и мальчик, похожий на кузнечика, выкрикнул:

— Конечно!

— Слушайте, — неожиданно сказала девушка, — подарите мне это письмо. Ведь меня тоже зовут Женя. И адресат выбыл…

Эта просьба прозвучала так неожиданно, что женщина машинально потянулась к письму и взяла его из рук девушки. Она прижала к себе письмо и некоторое время стояла молча. И тут она подумала, что эта молоденькая девушка никогда не получала писем с фронта и у нее никогда не было человека, который бы приказал всему миру: пусть никто не обижает Женю! Девушке это письмо нужнее, чем ей…

— Возьмите, — сказала она и протянула почтальону письмо, сложенное треугольником.

Девушка с благодарностью посмотрела на женщину и молча взяла письмо. Нет, она не положила его в почтальонскую сумку, а спрятала отдельно, во внутренний карман куртки, чтобы не спутать с сотнями чужих писем.

— Спасибо! — сказала она и застучала большими сапогами по ступенькам лестницы.

Когда дверь за почтальоном закрылась, мальчик-кузнечик спросил:

— Тетя Женя, почему она взяла письмо обратно?

Женщина подняла таз с остывшим бельем и сказала:

— Потому что адресат выбыл.

Помните Гришу!

Разрешите войти? Моя фамилия Маслов. Здравствуйте. Спасибо, я действительно сяду: наш разговор может затянуться. Нет, нет, я не по поводу квартиры и с пенсией у меня тоже все в порядке. Я живу в другом городе, на севере, а здесь проездом. Совершенно случайно узнал от соседа по купе, что вы здесь работаете. И сошел с поезда. Да, исключительно ради вас, если вы действительно тот, за кого я вас принимаю. Вас зовут Николай Федорович? Николай Федорович Бурлак. Вы родились в шестнадцатом году, 23 апреля? В деревне Колограды? Рост 176 сантиметров, густая черная шевелюра, лицо скуластое… Нет, это не допрос, это из материалов допроса. Все это было подтверждено на заседании немецкого военного трибунала в городе К. И даже имеется ваша подпись. До войны — на комсомольской работе. В сороковом году вступили в партию. Правильно?

Моя фамилия Маслов, но она вам ничего не говорит. Мы с вами никогда не встречались. Не пытайтесь вспомнить. Не в этом дело… В сорок третьем году за активную подрывную деятельность против рейха вы были приговорены к расстрелу. И расстреляны. Все приметы сходятся. Только шевелюра теперь белая…