Позднее счастье (СИ)

— Зин, всё нормально, ты лучше посмотри, какой твой племяш получился хорошенький.

— Ты его ещё в зад поцелуй.

— А и поцелую, вот смотри. Ммм, как же вкусно, ты только попробуй, — смеялась Рая, тетёшкая мальца.

— Была бы охота чужого младенца слюнявить. Ты вот отдай его мне, тогда и буду целовать во все места.

— Не говори ерунды, Зинаида. Ребёнок — это тебе не котёнок.

— Ну хочешь я его у тебя куплю?

— Шутишь что ли? Детьми не торгую.

— А вот и зря, глядишь из бедности бы выкарабкались. Бедный мой брат, пашет до седьмого пота, чтобы только прокормить всю эту ораву. Знать бы ещё, его ли это дети?

— Его конечно, чьи же ещё? Не болтай попусту, Зинаида. Садись лучше чай с нами пить, я пирог испекла, — на все обвинения золовки Раиса отвечала дружелюбно, не позволяя себе даже голоса на неё повысить.

Зато возмущению Фаины не было предела. Она единственная вступилась за мать. Два старших брата ушли во двор, помогать отцу, тот, что помладше был увлечён чем-то своим, сёстры тоже безмолвствовали.

Одна Фая никогда не молчала, у неё было обострённое чувство справедливости. Подбоченившись, девочка топала ногами и наступала на родную тётку. Она так и норовила оттеснить злыдню к двери, приговаривая:

— Не кричи, а ну-ка, быстро уходи отсюда, ты злая. Не дай Бог у мамки молоко пропадёт, я тогда враз вашу хату спалю, так и знай.

— Глянь, Рай, как твоя змеища вылупилась, смотрит на меня, как на врага народа, да ещё и угрожать смеет. Ишь ты, дрянь, буркалы свои выкатила и зыркает. Ты мне давай зенками своими не сверкай, сопля ещё. Вот расскажу всё отцу, он тебе всыплет по первое число, — отвечала тётка, а потом добавляла, поворачиваясь к жене брата:

— Вот Файка да, наша порода, признаю, вся в меня, свою тётушку. Ладно, давай свой пирог и чаю наливай, так уж и быть, попью.

— Фаюша, хватит воевать, иди лучше пригляди за Никитушкой, — мать ласково увещевала дочь, зная об её отходчивости.

Потом Раиса пила с золовкой чай, что называется до седьмого пота, пока молоко не прольётся. Тёмные соски набухали, молоко прибывало прямо на глазах и начинало сочиться сквозь тонкую ткань платья.

Это означало, что наступила пора кормления. Тогда мать всплескивала руками, подхватывалась с места и бежала в дальний угол комнаты, огороженный цветастой занавеской.

Этот небольшой закуток нёс в себе функции супружеской спальни, там размещалась большая железная кровать с шишечками и небольшая колыбель для новорожденного.

Зинаида завистливо смотрела на колыхающуюся занавеску, за которой сноха кормила сына грудью. Она всё ещё наделась когда-нибудь испытать радость материнства и всё с этим связанное.

Фаина в это время присматривала за склочной тёткой и следила за тем, чтобы той не вздумалось снова затеять перебранку. От Зинаиды зависел мир и лад в их семье. Было совершенно непонятно, почему мать раз и навсегда не закроет тётке Зинке вход в их дом.

Всё и вся было подчинено настроению этой своеобразной, если не назвать как-нибудь хлеще, женщине. Раиса всегда оглядывалась на то, что скажут люди. Не дай Бог кто-то косо посмотрит в их сторону и об этом станет известно Зинаиде, тогда пиши пропало.

Когда с Фаей случилась беда, мать заботило только одно, чтобы об этом никто не узнал, в особенности муж и золовка. Она хотела прикрыть срам и только поэтому не вступилась за дочь, предпочтя закрыть глаза на страшное преступление.

А Николаю только того и надо было, уже на следующий день он заслал сватов и получил согласие родителей Фаины. Отец так никогда и не узнал, что зять подкараулил и изнасиловал его семнадцатилетнюю дочь.

Никто в деревне даже не задумался, с чего это вдруг совсем юная девчонка согласилась выйти за взрослого мужчину, старше неё на целых 12 лет. Им казалось, что всё просто, Николай Богачёв был сыном председателя сельсовета, их семья всегда была зажиточной, под стать своей фамилии.

Поезд прибыл точно по расписанию. Сойдя с последнего вагона, Фаина, скорее по привычке, стала озираться по сторонам в поисках того, кто мог бы помочь ей с двумя тяжёлыми сумками, но помощников не наблюдалось даже в радиусе нескольких километров.

Пришлось волочить всё на себе, благо идти до автобусной станции было недалеко. Она купила билет и уже через час села в автобус до деревни. Старый пыльный Пазик еле тащился по плохо асфальтированной дороге.

Помимо Фаи, в салоне сидело несколько односельчан — двое мужчин, три женщины и один подросток, все хорошо друг друга знали. Наконец, часа через полтора, показался пригорок, за которым живописно раскинулась большая деревня, разделённая рекой на две части.

Школа и медпункт располагались по эту сторону реки и тем, кто жил на другом берегу, приходилось несладко. Фаина прошла мимо деревенского Дома культуры, отгроханного совсем недавно на месте старого клуба, куда она бегала ещё девчонкой.

У них тогда только-только открыли театральный и танцевальный кружки, которые взялась вести молодая учительница музыки. Слух и голос у неё несомненно были, а вот танцевать или преподавать актёрское мастерство она не умела.