Поздняя повесть о ранней юности

Первый день и вечер охоты были безрезультатными. Ночевали офицеры у знакомого по прошлой поездке председателя колхоза, а мы с Владимиром Резвовым в машине. Время сна и питание были совершенно нормальными. Старшина Захар Закиев, наш комсорг полка, к тому времени уже заведовал продскладом вместо двух проштрафившихся сверхсрочников и снабдил нас всем необходимым.

Второй день также был неудачным, но к вечеру, когда уже стало темнеть, сначала полковник Высоцкий, а за ним командир полка, свалили двух больших кабанов. По дороге домой заехали к председателю колхоза, у которого ночевали офицеры. Он встретил с истинно восточным гостеприимством: усадил по-турецки на ковер, две женщины подали чай в больших пиалах, а затем огромное блюдо горячего вкусного плова. Принятого по русскому обычаю возлияния не было. Гости очень уважительно отнеслись к национальным традициям хозяев.

Большая комната, в которой мы сидели, была вся завешена и застелена коврами. На одном из ковров висела фронтовая гимнастерка хозяина с погонами старшего сержанта, орденом Красной Звезды и двумя медалями «За отвагу». Присутствие в его доме четырех старших офицеров-фронтовиков было ему очень приятно, он рассказывал о своей службе и настоятельно приглашал заночевать, тем более уже начался густой моросящий дождь.

Командиры, ссылаясь на то, что задержались более положенного срока, приняли решение ехать и очень вежливо отказались от предложения хозяина, пообещав еще не раз побывать у него. Несколько часов мы двигались по размытым дождем проселочным дорогам. Примерно в половине второго добрались до Евлаха и выехали на асфальтированную трассу Баку — Тбилиси. До Кировабада оставалось 65 километров. На выезде из города у закрытого шлагбаума нас остановили на посту ГАИ три офицера и предупредили, что на тридцатом километре из кювета копали и грузили в самосвалы глину. Участок опасен и попросили ехать осторожно.

Машина, выехав на хорошую дорогу, пошла быстрей и прекратилась болтанка. Дождь продолжал сеять, как через мелкое сито, не прерываясь ни на минуту. Офицеры прекратили разговоры и задремали на мягких сидениях. Я сидел на ящике, в котором мы возили продукты, спиной к задней двери и не отрываясь смотрел на дорогу.

Неожиданно я увидел и испугался: голова Резвова медленно опускалась на грудь, он засыпал, машина уходила к правой или левой обочине, голова резко взбрасывалась вверх, машина снова выравнивала ход. Не имеющий опыта действий в подобных ситуациях, но многократно наслышавшийся подобных историй еще на курсах шоферов от Флегонова, я попросил Резвова остановить машину. Объяснив командирам, что произошло, выскочил из машины и вместе с водителем бегал вперед и назад по дороге в свете фар. У подполковника Алексеева оказался термос с чаем. Резвов выпив кружку чая, сказал, что сонливость прошла, и мы тронулись дальше.

Машина уверенно двигалась вперед, офицеры опять задремали, но неожиданно цвет дороги изменился: вместо черного он стал светло-серым. Глина, о которой предупреждали гаишники. Потом мелькнула степь, выхваченная светом фар, потом дорога и еще раз степь, и машина опрокинулась в кювет кверху колесами. Под кузовом оказалась яма, из которой брали глину, передние сидения на ровном месте. Машина падала вправо, и Резвова выбросило из машины в момент опрокидывания, а командира полка раздавило бронированной спинкой правого сидения.

Следом за нами ехала грузовая машина с охотниками, они подбежали, помогли поставить машину на колеса. Среди них были врачи, которые сказали, что помочь ничем нельзя.

Хоронила Ивана Акимовича вся дивизия. У гроба сидела семья: жена, ее сестра, теща и девятилетний сын Валерий, глядя на которого я вспоминал себя в таком же положении ровно десять лет назад. На подушечках лежали многочисленные боевые ордена, и вспомнился рассказ Виктора Кочкина, как он, будучи дважды раненым, вытащил из танка тяжело раненного полковника и стал уползать с ним в сторону своих позиций и тут взорвался боекомплект, сорвало башню и она упала в полуметре, едва не накрыв обоих. Но тогда была война, а как сейчас объяснить всю нелепость случившегося мальчишке, сидящему у гроба отца с застывшим от непонимания лицом. После этих событий минуло более полувека, а я до сих пор прихожу в ужас, когда вспоминаю происшедшее.

Сразу после похорон началось следствие. Еще в день катастрофы Резвова отделили от всех, и я его не видел, а впервые встретил выходящим из военной прокуратуры, когда входил туда по первому вызову. Следователь записывал мои показания и в конце беседы дал подписать. Я прочел и увидел, что он пропустил те места, где говорилось о сне и питании. Подписать эту бумагу я отказался категорически. Он стал намекать, что водитель не спал и не ел двое суток, и потому произошла катастрофа. После долгих препирательств он велел мне собственноручно описать все, как было. Описав все до мельчайших подробностей и подписав, я ушел.