Поздняя повесть о ранней юности

Воспоминаниям о войне посвящено очень большое количество книг. Как правило, это война глазами генералов или высших офицеров. Настоящая книга принадлежит перу молодого солдата, который пережил тяжелейшие годы оккупации и, тем не менее, не ожесточился. Книга, посвященная в большей своей части самому жестокому периоду XX века, наполнена внутренней добротой, и мне очень хочется, чтобы она нашла своего читателя не только среди современников, но и среди молодых людей, не знавших ужасов этой страшной войны.

Член-корреспондент НАНУ

профессор, доктор технических наук

Ефименко Г. Г.

Комбат-2 капитан Трусов

…Во второй батальон я шел вместе со связным, пришедшим оттуда несколько минут назад — старым солдатом, который, очевидно, давно выполнял эти обязанности, ибо по дороге только и рассказывал мне, какая это опасная, сложная и ответственная работа. Потом он говорил мне о семье, детях, еще о чем-то, но я почти не слушал. Было уже темно, двигались мы какими-то перелесками, и перспектива наскочить на бродячего немца или власовца нас мало устраивала. Да и не шла из головы происшедшая накануне днем неприятная история.

Было это в Восточной Пруссии, в Алленштайне. Вчера утром после тяжелого боя мы входили в город через железнодорожную станцию, на которой стояло много эшелонов, в том числе санитарных. Раненых немцев, врачей и медсестер, вышедших из вагонов с поднятыми руками, мы не трогали. А в центре города, за полчаса до нашего прихода, немцы взорвали трехэтажный дом, предварительно обработав его горючим. Дом тот был с нашими ранеными военнопленными. Когда мы подошли к нему, стоял такой крик и стон, который был слышен за много километров. Из огня навстречу нам выползали безногие и безрукие факелы, и все бросались к ним, помогая чем кто может, — тут же тушили, перевязывали. Но чем можно помочь в такой ситуации?..

После похорон нашего сослуживца Володи Соловьева, мы разместились в каком-то большом доме на восточной окраине города. Все чистили автоматы, приводили себя в порядок, сушились. Я вышел во двор и начал возиться с трофейным мотоциклом. В доме напротив — штаб полка. Вдруг ко мне подошел помкомвзвода и стал кричать, чтобы я шел к лошадям. Он был контужен и кричал всегда, хотя был нормальным человеком. В этот раз он даже шутил, что выразилось в том, что он пнул меня ногой под зад. Я, не поднимаясь с корточек, тоже шутя, ударил его левой рукой под колени, он упал в сугроб и опять что-то громко прокричал. А от дома напротив шел майор, начальник штаба полка. Он был в полушубке, в ремнях, на животе за поясом торчал парабеллум. Подошел ко мне, вытащил трофейный пистолет, дослал в ствол патрон, приставив к моему животу, закричал, что за избиение командира он меня расстреляет, а домой пришлет похоронку о геройской гибели. Шутки в его словах я не чувствовал. На крик выскочил весь взвод, солдаты подошли к нам вплотную, в руках автоматы. Не знаю, что остановило майора, но он вдруг повернулся к взводному и приказал отправить меня в 1-й батальон, в стрелковую роту. Для нас, разведчиков, это было равносильно, что в штрафную. Пришел капитан Кудрявцев. Взводный доложил ему о происшедшем. Тот пошел в штаб улаживать конфликт, но вернулся ни с чем. Потом, когда пообедали, меня всем взводом провели к коменданту штаба. Это был старшина-кадровик, днепропетровец, хорошо нас всех знавший. Ребята попросили направить меня не в 1-й, а во 2-й батальон, где командиром был майор Пенкин — пожилой и очень добрый человек.

Теперь связной вел меня к нему и дорогу выбирал как-то странно. Мы несколько раз пересекали шоссе, но двигались узкими, кем-то нахоженными тропками, почти в полной темноте, а солдат шел настолько уверенно, будто по своим родным местам. Когда мы пришли, я доложил майору, что прибыл для дальнейшего прохождения службы. Он, расспросив о случившемся, усмехнулся лукаво и сказал, чтобы я шел во взвод ПТР, там, мол, лейтенант из училища, такой же пацан, как и я. Вместе, дескать, и будете воевать. Лейтенант оказался действительно мальчишкой из Москвы. Меня все время подмывало спросить, не прибавил ли он себе 2–3 года, но сдержался.