Поздние вечера

За шутливой свирепостью этих строк в одной из ранних записных книжек Кина — глубокое и нежное восхищение поэзией Маяковского и человеческим обликом «агитатора, горлана, главаря». Это, конечно, тоже общая черта поколения, но есть в этом и нечто личное. А потом родился сын, и однажды Маяковский с группой своих друзей пришел в гости на Плющиху, и вот что пишет об этом Ц. И. Кин: «Маяковский спросил, где наш сын. Левушка был немного простужен и сидел у себя в кроватке. Маяковский все же захотел поглядеть на него, и мы пошли в детскую. „Здравствуй, — сказал ему Маяковский, — ты меня знаешь?“ — „Нет, не знаю, вы к нам не приходили, а вы кто?“ — „Я — Маяковский“. На это последовал неожиданный ответ: „Конечно, знаю, я вас читал“. Мальчику было тогда четыре с половиной года. Маяковский был поражен: „Что ты говоришь, что ты читал?“ И тут выяснилось, что он в самом деле умел читать и читал детские стихотворения Маяковского. Тот был в совершенном восторге. Когда мы вернулись в столовую, он несколько раз повторил: „Понимаете, клоп, от земли не видно, а говорит: я вас читал. И действительно читал“. Через несколько дней Маяковский прислал мальчику чудесный подарок — немецкую железную дорогу: поезд, семафоры, световая сигнализация и т. д. Видимо, он был тронут встречей со своим маленьким читателем».

Но встреча была не только с маленьким читателем. «Со стороны Маяковского» были Н. Н. Асеев, О. М. Брик, С. М. Третьяков, В. А. Катанян. «Со стороны Кина» — его товарищи по ИКП и по Литфронту: И. М. Беспалов, П. Д. Рожков, М. С. Гельфанд — все это были, разумеется, «завсегдатаи». Беспалов и Рожков были из крестьянских семей, Гельфанд — сын врача. Все — участники гражданской войны, все — убежденные и образованные коммунисты. Беспалов знал немецкий язык, и Кин завидовал ему, что он читает Маркса в подлиннике. Рожков, односельчанин Михаила Ивановича Калинина, периодически посещал «всесоюзного старосту», который очень интересовался литературными событиями и особенно любил поэзию. Сам Рожков тоже любил стихи, но почти стеснялся этого: он боялся показаться «лириком».

Бывали на Плющихе и многие другие: товарищ Кина еще по Борисоглебску Ипполит Ситковский, у которого судьба складывалась, если говорить о «внешних» событиях, очень похоже на судьбу Кина: Дальний Восток, журналистика, работа за рубежом. В письмах к Антону часто встречается имя Ипполита. В частности, Кин очень звал его в Екатеринбург, редактировать журнал «Юный пролетарий Урала», но сложилось иначе. Кин сообщал Антону: «Я получил от него письмо из Н. Новгорода. Он пишет, что не успел дойти до губкома партии, как его перехватили наши ребята и всучили „Молодую рать“. Газету я получаю: скверная газета, грязное клише, жалкий тираж. Ипполит уже ввел некоторые улучшения, изменил заголовок газеты в первую очередь. Впрочем, это общая манера каждого нового редактора. Я сделал то же».

К числу самых близких друзей Виктора Кина принадлежал Виктор Адольфович Шнейдер, участник Октябрьской революции, чекист школы Дзержинского. Встретились они с Кином на Дальнем Востоке. Позднее квартира Виктора Шнейдера в старом доме на углу Камергерского и Большой Дмитровки стала как бы клубом дальневосточников. Довольно долго жил там и Антон после возвращения из ДВР. В отличие от почти всех других товарищей Кина, Виктор Шнейдер литературой интересовался не чрезмерно, но обоих Викторов сближало многое другое. Из других близких друзей Кина и завсегдатаев квартиры на Плющихе надо назвать и Дмитрия Шмидта. Он был знаменитым кавалеристом, героем гражданской войны, о его поразительной храбрости слагались легенды. Веселый, беспечный, озорной и остроумный Митя Шмидт литературой и искусством тоже не слишком интересовался. Но он любил Кина и отлично чувствовал себя, когда при нем происходили шумные споры о прочитанных книгах, когда шли бурные дискуссии на философские темы. Может быть, в его отношении ко всем этим «икапистам» был оттенок добродушной насмешки: все это казалось ему не столь уж важным. Но ему было хорошо в доме на Плющихе, и все там очень любили его. Шмидт познакомил Кина с Семеном Михайловичем Буденным и со многими другими военными работниками.

Когда я пишу о «поколении Кина» — это не историческая абстракция, а памятные имена, живые лица и голоса. Вот эти и другие. Многие из последующих поколений представляют себе людей того времени неверно, примитивно, обедненно, как сухарей-схематиков или фанатиков-крикунов. Но все было богаче, сложнее, противоречивее, умнее.