Поздний бунт. Андрей Старицкий

Он и в самом деле не скрыл ничего случившегося в Лиде, а затем в Кракове, не утаил даже своих мыслей о захвате трона, заключил же рассказ еще большим откровением, весьма огорошив этим князя Андрея:

- Шляхта видит во мне оскорбленного воеводу-удачника. Цель ее либо добиться извинения Сигизмунда и отмены своего распоряжения об отчете, либо сбора Суда чести. Поэтому я и начинаю с Заберезинского, того, кто оклеветал меня перед королем.

- Стоило ли ради этого просить царя принять тебя в подданство? Распря внутренняя, и я не вижу нужды России вмешиваться в нее. Думаю, надо бы послать мне гонца к Василию Ивановичу, изложив ему свое мнение на происходящее…

- Я сказал о шляхте, а не о себе. Мною в первую очередь руководит месть, скажу это откровенно, однако не только она. Попрание моей чести открыло мне глаза на многое, что прежде проходило мимо меня. Если меня, не выскочку, а князя с глубокими корнями знатности, удачливого воеводу - я более двадцати раз бил татар, спасая польско-литовские земли от полного разорения, не проиграл ни одной битвы, - оскорбляет какой-то Ягеллоц, ничем не блещущий, если ко мне холодно относятся ясновельможные, называя за глаза схизматиком и даже оклеветав, дабы избавиться от меня, то как притесняют тех, у кого не соль великие заслуги перед Речью Посполитой, кто менее знатен? И вот… поставил я себя на место сотен и даже тысяч людей, знатных и не очень, торговцев и черни, гулящих, кои исповедуют православие, и ужаснулся: жестокое, повседневное притеснение! Стоном стонут православные в Литве и Польше! Стоном!

Он вздохнул так горестно, что не поверить в его переживания было просто невозможно.

- Король Александр Казимирович, казалось бы, ценил меня и как советника и особенно как воеводу, но сколько я ему не подсказывал, чтобы он исполнил в полной мере брачного договора, построил греческую церковь для супруги своей, дочери Ивана Великого, сестры твоей и великого князя Московского, нынешнего государя всей России Василия Ивановича, он отделывался только обещаниями. Не мог пойти против воли ясновельможных. По их же требованию отправил в Россию всех слуг и служанок королевы, кто, как и она, исповедовал православие. Сделал это в нарушение договора. А разве это пошло на пользу королевству? Нет. И вообще, чего он добился. Уступив единожды, полностью попал под пяту ясновельможных, ими руководят не интересы страны, а свои - корыстные. Они сжили Александра Казимировича со света, посадили на трон более им послушного и не ошиблись. Сигизмунд слился с ними в единое целое, не погнушался даже коварства. Так что, князь Андрей Иванович, это далеко распря не внутренняя. Моя цель - вернуть земли, искони принадлежавшие России. А разве не такая же цель у брата твоего Василия Ивановича, у тебя, у бояр и дворян московских? Твое желание есть и у сотен тысяч православных, которые мечтают воссоединиться со своей православной отчизной.

- Выходит, шляхта не знает о твоих истинных замыслах? Получается, ты поводырь слепых?

- Суди, князь, как хочешь. Я же не вижу ничего из ряда вон выходящего в своих поступках. Пусть шляхта Думает, что ей заблагорассудится. Я-то знаю их желания. Они пришли ко мне под предлогом защиты моей чести, на самом же деле ради хорошего жалованья и надежды поживиться за счет трофеев, то есть, говоря откровенно, за счет грабежа. Вот мы и играем друг с другом в поддавки.

Противоречивое чувство охватило князя Андрея. Покоряет в Глинском его откровенность, какая мало предположительна при первом, шапочном, знакомстве, так душу распахнуть можно только будучи уверенным в себе, в правоте своей от начала и до конца. Виделась в исповеди князя и его дальновидность, взвешенность каждого своего шага, что невольно вызывало уважение. Но обман съехавшихся к нему ради защиты его чести, не кощунство ли? Тем более что это кощунство не случайное, по недогляду или недомыслию, слепое, вызванное вспышкой гнева и ненависти, а вполне осмысленное - такое нельзя не осуждать.

Глинский понял состояние молодого князя, не искушенного в серьезной борьбе, ему даже захотелось поведать гостю заповедные секреты, какие не известны не имеющим власть, но, поразмыслив, сделал вывод: «Не поймет и не оценит. Придет этому свое время».

- Может, не станем отвлекаться на зряшное, перейдем к делу?! - попросил Глинский князя Андрея.

- Хорошо.

- Какую рать и какими путями пошлет или уже послал царь Василий Иванович на Литву?

- Государь велел на словах передать тебе следующее: верхнеокские князья, при отце нашем перешедшие под руку государей российских, Шемякин, Одоевский, Трубецкой и Воротынский выйдут на Березину, дабы воевать Минск и даже Вильно. Рать из Новгорода и Пскова выйдет к Орше. Ее воеводы - боярин Яков Захарьевич и князь Даниил Щеня. И еще пойдет рать на Смоленск. Скорее всего поведет ее сам государь Василий Иванович.

- Достойно. И рати в достатке, и воеводы, насколько мне известно, знатные в сечах. Поставим на колени Сигизмунда. Пока же, как я уже предлагал, идем в Гродно. За Яном Заберезинским.