Поздний развод

Между тем город просыпался. Они прошли от башни ИМКА к улице Керен-ха-Йесод, прошли по переулку Смоленскина, мимо дома главы правительства – как божественно пах там мусор! – потом свернули на улицу Бальфур, обогнули площадь Вингейта, бывшую Саламэ, пошли дальше по Жаботинского до дома президента, понюхали, каков у него мусор. Оттуда по улице Радак спустились в сторону Азы и вернулись к Терра Санта, покрутились около Сохнута и обнюхали его тоже. У Горацио вдруг возникла мысль: а не поменять ли ему семью на нацию, отдохнуть от семейной борьбы в национальной? На улице Георга V в центре города они принюхивались к запаху кофе. По улице Яффо они поднялись к мэрии, заинтересовавшись грустным запахом мэра. Потом пошли по улице Царицы Елены, слушали музыку, доносившуюся из каменного дома, там работал «Голос Израиля», и, побродив немного, почувствовали запах свежих новостей.

Сучка не всегда успевала за ним. Вечно голодная, она запускала свой нос в каждый мусорный бак да к тому же обнюхивала каждое дерево. Горацио был без ошейника, но по его тяжелому и уверенному виду, по его поникшей и серьезной голове всякий признал бы в нем домашнюю собаку, уже по тому, как он зашел бы в дом, вежливо и воспитанно, все двери были бы открыты для него, а на суку набросятся, ее выгонят с руганью, несмотря на ее симпатичную мордашку с белым пятнышком на коричневом лбу и сверкающими глазами. Ну, погладят, но как только увидят, что ласки она не понимает, не привыкла ни к ней, ни к обществу людей, тут же пропишут пинком под зад. Зато иерусалимские бродячие собаки учуяли ее запах и пошли за нею следом, а щенки попытались поиграть с ней. Иногда она пропадала, и он говорил самому себе: слава богу, избавился от нее! Но почти сразу же останавливался, оборачивался и ждал, пока она догонит его. Она прибегала запыхавшаяся, виляла хвостом, таща за собой обрывок веревки, слюна капала у нее изо рта, и она принималась облизывать его морду своим горячим и мягким языком. Влюблена. Он слегка пожурил ее, сорвал с нее зубами веревку, подтер ей слюну, и они продолжили путь. Он думал про себя: нужно поскорее от нее избавиться, а то, чего доброго, влюблюсь в нее, я ведь теперь свободен, а тогда придется заботиться о ее пропитании.

Город очень ему понравился. Холодные камни, древние запахи, сухой ветер пустыни. Стояла нежная весенняя погода. У него все еще кружилась голова от всех событий последних дней. Сколько времени просидел он в сумасшедшем доме, привязанный к своей семье, прикованный на цепь, прирученный, каждый свист и каждое движение приводили его в волнение, он все время прислушивался, не идет ли кто-нибудь из своих, питался по расписанию – и вот он свободен от всего этого. Свобода прохладой овевает его шею. Опять же, он не собирался никуда отправляться – и вот он в Иерусалиме. Можно ли в его возрасте поменять жизнь? Он думал об этом, и мысли путались в его голове.

Была середина дня, когда он вошел в Меа-Шарим, по следам Балака, трепеща и страдая страданиями литературного героя, разглядывая евреев в черных шляпах, которые хлопотали, готовясь к шаббату. Он подумал: надо же, все так и есть. Литература не обманула его, даже запах оказался тем самым.

Оттуда он пошел к Воротам Мандельбаума, а там свернул в сторону Геулы и Тель-Арца. По запахам они поняли, что из одного района они попали в другой. Странная пара привлекает внимание, люди обращают на них внимание, смотрят с улыбкой. По другой стороне холма он решил спуститься к садам в Шаарей-Цедек. Там они нашли опустевший дом, в котором остались только его запахи, а от него уже было рукой подать до комплекса правительственных зданий и тихих и пустых каменных домов. Сука ворчала: что ты все ходишь да ходишь, ничего тут нет, ни еды, ни людей, – но он не отвечал, молча продолжал идти. Ближе к вечеру они пришли к Университету и немного постояли у Национальной библиотеки. Он долго обнюхивал стеклянные двери, и его желтые глаза вместе с душой плакали обо всех книгах, которые он никогда не прочтет. Между тем солнце садилось и сгущалась тьма. Стало вдруг холодно. Усталая сучка, тяжело дыша, терлась об него, пытаясь согреться, и, раз уж он обещал ей еще одну случайность, он выполнил обещание.