Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 2

…Сильнее и резче указать на роль американцев. Они не просто «заинтересовались», а «влезли» в дела, окружили лабораторию и с помощью наших дураков и подлецов выкрали изобретение. Вместе с тем следует указать, что американцы нас никуда не пускают, не расшифровывают своих открытий… Нельзя ли взять Ваксмана с его стрептомицином и узнать, передал ли он нам технологию лекарства?.. Показать историю фактического предательства, антигосударственного и антипатриотического поведения Клюевой и Роскина… Неверие в силы и возможности нашей страны… Раболепие и низкопоклонство перед заграницей… Наплевательское, барско-нигилистическое отношение к своему народу, унаследованное еще от дореволюционных времен, характерное для той части старой интеллигенции, которая была оторвана от народа и смотрела на него глазами своих хозяев, бар, дворян, капиталистов… Показать подлинный гуманизм. Гуманизм – это не космополитизм, который продает интересы своей страны, интересы своего общественного строя… Иностранцы твердили о неполноценности. Не будут уважать тех, кто себя не уважает. Они издеваются над слабыми… Прислали ручку[261].

Как при свете волшебного фонаря, все произошедшее стало выглядеть теперь по-новому. Так, согласно Жданову, вина Клюевой и Роскина состояла в том, что они «рассекретили препарат». Авторы же утверждали, что даже не знали, что он был секретным! Более того, Роскин утверждал, что препарат не мог быть засекреченным: «Я эти работы ежегодно докладывал Ученому Совету Министерства здравоохранения, ряд членов которого являются здесь судьями, и никто мне не сказал, что работы секретные ‹…› Если бы мне хотя бы один человек сказал, что нужно засекретить, наоборот, точка зрения министра была – широко это дело разгласить, организовать работу в Киеве, Харькове, Ленинграде, вовлечь большое число людей»[262] (министр надеялся, что американцы, предлагая помощь с тем, чтобы довести препарат до производства, дадут технику и оборудование для проведения исследований, но теперь сам он оказался «подсудимым», а американская помощь была объявлена «подкупом»).

В свете этой логики многие действия «подсудимых» обрели кафкианский оттенок. Так, Жданов упрекал Клюеву и Роскина в том, что они «занялись широкой публикацией своих работ», чем «привлекли внимание иностранных разведок, погнались за личной популярностью (как будто итогом научной работы не является оповещение научного сообщества о полученных результатах исследований и не научные дискуссии двигают науку), получили подарок – взятку» – паркеровскую ручку[263]. В ходе процесса между членом «суда чести» Ковригиной и «подсудимым» Роскиным происходит такой сюрреалистичный в научной аудитории диалог:

– То, что Вы сейчас, передавший Вашу работу за границу и раньше еще печатая отдельные главы, Вашей работы ‹…› Вы этим самым нанесли правительству, нашему государству ущерб или нет, т. е. тем самым приоритет Советского Союза поставили в этой работе под угрозу?

– Печатая и публикуя, я утверждал приоритет на работу. Других способов утверждения приоритета нет[264].