Поздно. Темно. Далеко

После третьего напоминания по радио, что теплоход «Капелла» следует рейсом в порт «Одесса», завелся мотор, матрос снял чалку с маленького кнехта, отступил на борт и закрыл за собой дверцы. Нелединский сел в тени рубки у левого, мористого борта. К теплоходику подлетали чайки, зависали, с ужасом в круглых глазах смотрели на пассажиров, валились на крыло и отставали. В темном окне буфета Нелединский видел свое отражение. Пепельные выгоревшие волосы торчали в разные стороны, нос и подглазья краснели свежим загаром, голубые глаза ошеломленно смотрели из-под серых бровей. Он встал, приблизился к окну, зачем-то потрогал нос и показал себе зубы. Затем по железному трапу спустился в буфет. Там было прохладно и темно после расплавленного моря, и пусто, один только пассажир бездельничал за столиком.

— А что, буфетчицы нет? — спросил Кока.

— Должна подойти, — ответил пассажир и весело, не отрываясь, смотрел на Нелединского.

— Сержик! — недоверчиво разглядел Нелединский.

— А я тебя сразу узнал, — радовался встрече Сержик.

Они учились вместе в седьмом классе, сидели за одной партой и даже начали писать научно-фантастическую повесть. В космическую экспедицию Кока предполагал взять десять килограммов пуль, практичный Сержик доказывал, что двух килограммов достаточно. Разногласия оказались неразрешимыми, и повесть увяла.

Сержик окончил медицинский институт и стал хирургом, заведовал уже отделением. Он весело и хорошо смеялся и производил впечатление простого и надежного человека.

— По кисляку? — спросил Кока, когда появилась буфетчица.

— Ой, Кока, я уже этого не могу, — извинился Сержик и заказал по сто граммов коньяка и по бутерброду с осетриной. Узнав, что Кока уезжает завтра, Сержик огорчился:

— Отчего ж не зашел?

Кока изобразил что-то мимикой и плечами.

— Вот что, — решил Сержик, — я сегодня вечером приглашен на дачу к друзьям, это на одиннадцатой Фонтана, поедем со мной.

Нелединский собирался провести вечер с мамой.

— А во сколько?

— Часам к семи и подъедем. Сейчас, — он глянул на часы с каким-то сложным циферблатом («Как у космонавта», — подумал Кока), — без двадцати четыре. Без четверти семь встретимся там уже, на остановке восемнадцатого. Успеешь и отдохнуть, и переодеться.

Про «переодеться» Нелединский как-то и не думал, но Сержик говорил с такой уверенностью и правотой, как будто обещал, что остаток вечера Кока проведет с мамой.

Смывать морскую соль не хотелось, была мысль увезти ее в Ташкент, но Нелединский обречено постоял-таки под теплым душем. Надев свежую рубашку и закатав рукава, он накинул на плечо серенькую шерстяную жилетку. Покончив с переодеванием, Кока сказал маме, что будет не поздно, и вышел на улицу.

Сержик был не один. Смуглая оживленная девушка протянула Нелединскому руку и сообщила, что она гречанка и зовут ее Машка, так, во всяком случае, обращаются к ней Сержик и все остальные. Сержик рассказал, что хозяина дачи зовут Юра Дольдик, что он поэт, автор двух поэтических сборников, член Союза, а служит в газете «Комсомольская искра», ведает там культурой, что соберутся сегодня интересные ребята, и Кока не пожалеет. «Это же тот Дольдик, который опубликовал Карлика в шестьдесят восьмом году, — вспомнил Кока. — Ну, тогда не страшно».

Он не любил новых знакомств, тем более на престижных дачах Большого Фонтана, он не любил «приличных» людей не за то, что они приличные — они вынуждали вести себя прилично в тех ситуациях, когда вести себя не хотелось никак.

Сержик был неточен, назвав Дольдика хозяином дачи, дача принадлежала теще поэта, Раисе Марковне. Раиса Марковна была филолог, и дочь ее Ида стала филологом, и зять ее в какой-то степени тоже филолог. «Что вы хотите, рабочая династия», — смеялась Раиса Марковна.

Прежде чем стать в некоторой степени филологом, Юра мотался по северам, плавал на сейнерах матросом и журналистом одновременно, с удовольствием нарабатывая биографию. Вернувшись в Одессу, он вступил в партию, по твердому убеждению, что заниматься литературой, бедствуя и злясь, бесплодно и неприлично. Коммунистический свой крест он нес среди друзей с достоинством, позволяя им слегка шутить по этому поводу. В партийной организации он слыл деятельным и принципиальным членом, к власти не рвался и был уважаем как профессионал.

Дача стояла над морем, у обрыва. Был небольшой фруктовый сад, где между персиками и яблонями торчали, ковыряниями Раисы Марковны, букеты сельдерея, кинзы, гладиолусов, львиного зева и маттиолы.

Каменный домик состоял из двух комнат и веранды. Дольдик бывал здесь наездами, по вечерам или в выходные дни, осенью брал отпуск и работал здесь в одиночестве.

Раньше всех пришла московская художница Надя, легкая блондинка, жена местного драматурга Важнецкого. Вместе с Идой они накрыли стол в саду белой скатертью, расставляли приборы. Раиса Марковна, сидя в шезлонге с книгой, поглядывала на них с удовольствием. Собирались сегодня без повода, под хорошее настроение.