Позднорожденные. Том 4

Синай закрыл глаза, вдохнул воздух леса. Он чувствовал как Великий лес отравляют. В сорока километрах уже гудели огромные машины – в Сиршаллен прокладывали асфальтовую дорогу. Бесконечно забивали сваи. Кто-то купил землю и хотел построить гостиницу недалеко от центра.

Вечерами в центре в баре, открытом людьми для приезжих, гремела музыка. До часа листвы. По людским законам они могли включать ее до часа листвы. По ЛЮДСКИМ законам теперь жил Сиршаллен.

Синай не ушел раньше, не прервал занятий. Он сделал все как должно, как делал это когда тут не было людей. Только после этого он убрал оружие в ножны, оделся и пошел обратно домой.

Люди так и тащились за ним следом. Для них то, что он их игнорировал было даже удобным, он это понимал. Но что с того? Все равно не станет не гнать их не обращать внимания. Их просто не существовало для него и точка.

Мысли успокоенные было верным мечом снова тревожно заносились в голове.

Из Кайрина пришли горькие вести – Эльтан пал. Но была и добрая весть – шахране освобожден. Жив.

Синай относился к воспитанникам прохладно. Скольких он взрастил за свою жизнь. Сотню не меньше. Не за ратные подвиги ему дали имя Великий Ментор, но за мужей, что воспитали его уроки.

Самым почитаемым из них был Эльтан. Синай гордился Первым из сынов как своим лучшим воспитанником. Но это было до того, как он привез в город Согласие о Землях. А вот Шахране Синай даже в воспитанники брать не желал. Дитя позора. Сын скорбного века. Только Дева Юга его улестила и склонила таки взять полукровку. Как? Он и сам толком не знал. Но она говорила и говорила про милосердие и невинность рождения, что вырастет из семени владыки то, что мы пожелаем взрастить.

Синай не терпел женщин. Все они стали ему непереносимы с тех пор, как его госпожа сердца умерла. В каждой из них он видел ее черты. Самые мелкие и незабываемые черты. Улыбку уголками губ. Овальные ногти. Локоны, танцующие на ветру. Тонкую кожу на ключицах.

Во всех них он видел ее и с болью вспоминал, что она ушла навсегда. И по чьей вине.

У Меланы были ее глаза. Добрые, открытые, милосердные глаза его госпожи. И он сдался. Взял полукровку. Тогда еще не знали будет ли Линар человеком или эльфом. Если человеком, то его воспитание займет скромные десять лет, не больше. Это время не слишком-то стеснило бы Великого Ментора.

Синай выполнил долг. Воспитывал полукровку. Взращивал из семени владыки то, что желал видеть: война своего народа, ненавидящего людей.

Линар оказался крепче чем казался на первый взгляд и телом и сердцем. Когда он вырос, то сказал, что смирения в нем нет и не будет. И Синай отдал ему службу, потому что в своей душе тоже не мог его найти. Смирения.

А Эльтан… Думы о нем долгие годы были отравлены горечью стыда. Это он Синай взрастил его слабым. Он воспитал сына Владыки так, что тот склонился перед людской волей. Его это была вина. И почти четыре сотни лет Синай испытывал стыд при упоминании Кайране. А теперь горечь.

Он не скорбел по нему. Предателю и изменнику народа не была положена скорбь. Эльтан продал себя, забыл потери, презрел долг. Он не стоил скорби. И все же когда пришли вести, Синай опечалился как и прочие. Эльтан был гордостью народа когда-то. Великий воин, справедливый муж, надежда Сиршаллена, опора и будущее. А теперь его не стало. Он погиб там, в смрадном Кайрине, застреленный оружием смертных как заяц, пронзенный стрелой.

Смерть достойная предателя народа. Духи распорядились справедливо, как и всегда. Синай считал, что скорби был достоин день, когда Первый из сынов привез постыдный мир от людей. В этот день умер Кайране Сиршаллена, за которым любой пошел бы на смерть не раздумывая. В тот день, не сегодня, умерла их надежда, что народ обретет в нем достойного владыку однажды. Сейчас умерло лишь его тело. Дух давно оскудел и пал.

Но много позже Согласия о Землях Владыка опозорил себя еще больше, взяв ханти и прижив с ней дитя.

Сиршаллен, извращенная подделка, которую Синай видел вокруг, теперь пожинал плоды обоих этих решений. Ту жалкую подделку Отца Лесов что им осталась – Великий лес в котором они спрятались – теперь топтали люди.

Но народ терпелив. И Синай тоже. Он подождет. Однажды они сгинут, а эти дни он похоронит в глубине памяти. Если доживет.

Его ясень был уже близок. На порог домов людям ступать не разрешалось. Это звалось у них «частной собственностью». Что за мерзкий род, что не чтит желание хозяина только потому, что законы грозят расправой? Отвратительная плесень, что будет расти, пока не смахнешь ее твердой рукой – вот что был это за народ.

– Я просто спрошу!

– Рони, нет! Стой дебил, не надо!

Синай медленно вздохнул и не прибавил и не смерил шага, когда к нему подошел тот самый человек, чью камеру он сегодня разрубил.

– Послушайте, здравствуйте, – начала он заискивающе. Синай был куда выше, чтобы поспеть за ним человеку пришлось бежать. – Вы, Синай, верно? Мы тут вас снимаем, вы вроде не против, так ведь?

Он молча продолжал идти. Проход на лестницу его ясеня уже был близко.