Пожалуйста, позаботься о маме

В детстве Хун Чол решил стать прокурором, чтобы заставить маму вернуться домой. Она ушла, разочаровавшись в отце. Однажды весной, когда все вокруг расцвело буйным цветом, отец привел в дом женщину со светлой кожей, которая благоухала чем-то сладким, как пудра для лица. Когда женщина вошла через парадный вход, мама вышла через заднюю дверь. Эта женщина, пытаясь растопить сердце Хун Чола, каждый день готовила ему в школу яичницу-глазунью. Он пулей вылетал из дому с коробкой для обеда, которую женщина аккуратно оборачивала шарфом, и прятал ее за горшками для специй на заднем дворе, а затем шел в школу. Его сестры и брат тайком следили за ним и забирали еду, приготовленную женщиной. Как-то раз, туманным утром, по дороге в школу Хун Чол собрал своих сестер и брата около ручья рядом с кладбищем. Он вырыл ямку около плакучей ивы и заставил похоронить свои обеды. Брат пытался сбежать со своим свертком, но Хун Чол поймал и отлупил его. Сестры послушно закопали свои свертки. Он думал, что женщина больше не сможет готовить для них обеды, но та поехала в городок и купила новые контейнеры для обедов. И это были не желтоватые алюминиевые контейнеры, а особенные резервуары, которые сохраняли рис теплым. В благоговейном страхе его брат и сестры осторожно потрогали новые контейнеры. Когда женщина вручила им свертки с обедом, дети посмотрели на старшего брата. А Хун Чол запихнул свой сверток в дальний конец веранды и один отправился в школу. Брат и сестры дождались, когда он скроется из вида, а затем отправились в школу, осторожно неся в руках теплые свертки с обедом. Видимо, маме кто-то рассказал, что Хун Чол не берет обед в школу и вообще почти перестал есть, и она пришла к нему в школу. К тому времени прошло около десяти дней с тех пор, как незнакомая женщина поселилась в их доме.

— Мама! — Слезы брызнули из его глаз.

Мама повела его на холм за школой. Она стянула с него брюки, схватила прут и хлестнула его по ногам.

— Почему ты не ешь? Неужели ты думаешь, что я буду счастлива, зная, что ты голодаешь?

Мама хлестала его очень больно. Хун Чол огорчался, что брат и сестры не слушались его, а теперь не мог понять, за что мама лупила его. Его сердце разрывалось от тоски. Он не мог понять, почему она так рассердилась.

— Ты станешь брать обед в школу? Станешь?

— Нет!

— Ты маленький…

Мама принялась хлестать его еще сильнее. Но он не признавался, что ему очень больно, и мама начала уставать. Вместо того чтобы убежать, Хун Чол спокойно стоял на месте и терпеливо сносил побои.

— Даже теперь?

На ногах отпечатались кровавые полосы от ударов.

— Даже теперь! — завопил он.

Наконец, мама отбросила прут.

— Господи, ты ужасный, упрямый ребенок! Хун Чол! — воскликнула она, обнимая его и разражаясь рыданиями. Понемногу она успокоилась и попыталась убедить его. Он должен есть, говорила мама, не важно, кто приготовил еду, ей будет не так грустно, если он станет хорошо питаться. Грусть. Тогда он впервые услышал это слово от мамы. Хун Чол не мог понять, почему мама станет грустить, если он будет плохо есть. Ему казалось, что если мама ушла из дому из-за той женщины, то ей будет неприятно, если он станет есть то, что приготовила мамина соперница, но мама сказала, что все как раз наоборот. Ей будет не так грустно, если он станет хорошо питаться, даже если еду будет готовить та женщина. Хун Чол по-прежнему ничего не понял, но не хотел огорчать маму и ворчливо пробормотал:

— Ладно, я стану есть.

— Хорошо, мой мальчик. — Мамины заплаканные глаза озарила радостная улыбка.

— Тогда пообещай, что вернешься домой! — потребовал он.

Мама немного помолчала.

— Я не хочу возвращаться домой.

— Почему? Ну почему?

— Я больше не желаю видеть твоего отца.

Слезы покатились по его щекам. Мама вела себя так, будто на самом деле никогда не вернется домой. Ему вдруг стало по-настоящему страшно.

— Мама, я буду делать все, что скажешь. Я стану работать в огороде и на рисовых полях, подметать двор и носить воду. Стану молоть рис и разводить огонь. Я буду ловить мышей и сворачивать головы курам для семейных церемоний. Только вернись!