Пожалуйста, только живи!

Через две недели она сама проводила Марата в аэропорт. За это время скованность первых встреч исчезла, мальчик сам охотно обнимал ее, рассказывал о каких-то своих школьных делах, периодически срываясь на английскую речь. Рита в последний их вечер не сдержавшись, вздохнула:

– Мальчик мой, как бы я хотела, чтобы ты остался со мной подольше!

Марат, напустив на лицо взрослое серьезное выражение, возразил:

– Мама, но ведь дома меня ждет Черчилль! Как же я могу бросить его так надолго.

Рита уже знала, что Черчиллем зовут английского бульдога, подаренного Марату в прошлом году на день рождения и обожаемого им больше всего на свете.

– Конечно, – кивнула она. – Конечно, Черчилль ждет, я понимаю…

– Ну ма-а-ам, – ласково протянул ее сын. – Ну, не расстраивайся! Лучше ты к нам приезжай, договорились?

– Договорились, – кивнула она, сглотнув комок в горле.

В аэропорту Марат в последний раз обнял ее, обвив тонкими руками шею. Ткнулся носом ей в плечо и вдруг прошептал:

– Мамочка! Я тебя сильно-сильно люблю, правда!

Но уже через секунду отстранился, важно надвинул на глаза кепку и, сунув ладошку в руку отца, зашагал с ним к стойке регистрации.

Из аэропорта Рита поехала к Левке. Он открыл ей дверь, отстранился, пропуская ее в квартиру. За последние месяцы Левка сильно похудел. После расставания с гребаным Артуром ему так и не удалось завязать с героином. Рита тысячу раз уговаривала его пройти реабилитацию, упрашивала, угрожала. Левка же лишь отмахивался от нее, утверждая, что держит все под контролем, что зависимости у него нет и колется он лишь изредка, используя героин в качестве антидепрессанта. Рита, однако, сильно сомневалась в том, что это было правдой. Хватало одного взгляда на его истончившуюся до угловатости фигуру, на запавшие глаза и утратившие былой блеск волосы, чтобы понять, что у Левки серьезные проблемы с наркотиками.

Однако сегодня заводить с ним разговор о реабилитации Рита не стала. Она обессиленно упала на диван, уткнулась лицом в подлокотник и простонала:

– Левка, у тебя есть?

– Что? – уточнил он, опускаясь рядом и поглаживая теплой рукой ее лодыжку.

– Сам знаешь что, не включай идиота. Как будто я не знаю, какой милой привычкой наградил тебя этот гребаный Артур.

– А, ты об этом. Есть, – кивнул Левка. – Но я тебе не дам, Гретхен.

– О, ради бога, не начинай морализаторствовать! – возмущенно вскричала Рита. – Тебе что, жалко, что ли? Ну дай, Левка, пожалуйста! Мне так плохо…

– Не дам, – уверенно затряс головой Беликов. – Тебе это не нужно.

– Это не тебе решать, придурок! – рявкнула Рита.

И, резко развернувшись, набросилась на старого друга с кулаками. Она осыпала Левку короткими несильными ударами, словно выплескивая из себя всю боль и напряжение последних недель. Беликов, яростно отбиваясь, в конце концов скрутил ее. Вместе они повалились на пол, шипя сквозь зубы, извиваясь и пытаясь пнуть друг друга.

– Успокойся, слышишь? – прикрикнул на нее Левка.

– Да пошел ты! – Рита вывернулась из его рук, скатилась по полу в сторону, перевела дыхание и вдруг рассмеялась, нервно, с короткими истеричными всхлипами. На глазах выступили слезы, и она не знала уже, смеется, или плачет, или попросту бьется в нервном припадке прямо здесь, на пыльном полу Левкиной квартиры, видя над собой кусок мраморной ступни и молотя кулаками по паркету.

– У него там собака, ты понимаешь? – всхлипывала она. – Какой-то сраный бульдог. Поэтому он не может со мной остаться! У него там школа, и друзья, и добрый папочка. А я не сдалась ему на хрен. Лучше никакой матери, чем такая, как я, Левка, ты понимаешь?

Беликов, не вставая, перекатился к ней по полу и молча прижал ее встрепанную голову к своему плечу.

Пресс-конференция подходила к концу. Стол, за которым сидела Рита, установлен был на возвышении, некоем подобии сцены, освещенной софитами. У подножия сцены толпились телевизионщики с телекамерами, хмурые сосредоточенные профессионалы. В первых рядах перед возвышением, на расставленных для публики стульях, оккупировали места журналисты из крупных изданий и с нескольких радиостанций. Позади них расселись на стульях поклонники ее творчества, люди, прочитавшие ее рассказы и первый роман.

Рита отвечала на вопросы, ослепительно улыбалась, остроумно отбривала двусмысленные замечания. Перед ней на столике лежало несколько стопок одинаковых книг, и время от времени она незаметно прикасалась пальцами к обложке той, что находилась сверху. Обложка под подушечками пальцев была гладкой и прохладной. Это было уже второе издание ее романа «Приказано – забыть». Первый тираж расхватали в магазинах очень быстро.

Это было немного странное ощущение. История, которая давным-давно зародилась у нее в голове и сопровождала ее всю жизнь, тонкой нитью сквозя через все ее воспоминания и оставаясь чем-то неизменным, как бы ни менялся внешний антураж ее жизни, – эта история теперь закончилась, обрела вещественное воплощение, облачившись в бумагу, картон, черные мелкие буквы, запах типографской краски, рисунок на обложке.