– Я так и подумал. Один из моих работников вчера получил травму и долго не сможет работать... Вы не согласились бы поработать вместо него?
– Вы хотите, чтобы я работал на вас? – Чарли очень хотелось сдержаться, но нотки отвращения, наверное, все же прозвучали в его голосе, от чего Рейес прищурился.
– Разве это так уж плохо? Или у вас есть неотложные дела в другом месте?
– В общем-то, нет. – Чарли задумался.
Чарли протянул Рейесу руку, едва улыбаясь, хотя и видел, что Мигель колеблется, принимать ли ему это рукопожатие.
– Ладно, – проговорил Мигель, когда его напряженный взгляд встретился с глазами Чарли. – Можете считать себя принятым на работу.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
– Где он? – Голос Анжелины эхом прокатился по всему дому.
Мать вздрогнула, но продолжала шить, не отрываясь от работы.
– Говори тише. Прислуга услышит.
– Мне все равно, услышат они или нет. Я хочу знать, где Чарли. Я не видела его уже два дня. Где отец?
– Уехал.
– Куда?
Мать пожала плечами.
– Он никогда не говорит мне, куда едет. А я только рада, что он уезжает.
Анжелина еле сдержалась. Иногда из-за равнодушия матери к собственному положению в семье, Анжелине хотелось громко кричать. Но, из личного опыта она знала, что ничто не заставит Терезу Рейес выглянуть за пределы границ того мирка, в который поместил ее муж. Будучи женщиной глубоко религиозной, она свято верила в клятвы, когда-то данные Мигелю Рейесу. И она будет повиноваться ему, пока смерть не разлучит их... а, может быть, и после смерти.
Анжелина попробовала сделать глубокий, успокаивающий вздох, но корсет, сдавивший талию и грудь, не дал ей этого сделать. Как она и боялась, вся одежда, оставшаяся в ее комнате, без корсета оказалась для нее слишком узкой. Зато эти платья, которые в большинстве своем шились к ее первой свадьбе, как и все украшения, соответствовали самой последней моде. И все же то, что она их надевала, как и то, что она – пусть только временно – жила в доме своего отца, заставляло ее чувствовать себя ребенком. Это чувство мучило и раздражало ее и без того напряженные нервы, делало ее несдержанной и раздражительной.
– Я уже везде искала Чарли,
– Может быть, он уехал?
– Нет. Он не смог бы. По крайней мере, не попрощавшись. – Анжелина прикусила губу от внезапно нахлынувших на нее тревожных мыслей. – Я хочу сказать, что его лошадь все еще стоит в конюшне. Без нее он ни за что не уехал бы.
Мать кивнула, продолжая шить.
– Ты не хочешь поговорить со мной об этом человеке, Анжелина?
Анжелина лениво разглядывала букет цветов на низеньком столике у двери гостиной, как всегда удивляясь тому, что мать ухитрялась так долго сохранять розы в мексиканской жаре. Но, услышав ее слова, замерла.
– А что вы хотели бы услышать? – спросила она, не поднимая глаз от шелковистых бутонов.
– Прежде я никогда не замечала, чтобы ты о ком-нибудь так заботилась. Для тебя Бог всегда был самым главным в жизни. Но, поскольку ты вернулась обратно, я чувствую, в этом кроется и кое-что другое.
– Чарли... – Анжелина вдруг замолчала.
Ее мать беспокойно подняла на нее глаза.
– Необыкновенный? Уж не влюбилась ли ты в него?
– Влюбилась? – Анжелина, вздрогнув, отвернулась от цветов. Казалось, у нее перехватило дыхание. – Нет. Дело совсем не в этом.
– Он немного староват для тебя, дорогая. Анжелина повела плечами, недовольная таким поворотом в беседе.
– Если б я была в него влюблена, то его возраст не имел бы никакого значения.
– Что-нибудь уже произошло между вами, пока вы путешествовали вместе.
Мать внимательно смотрела в глаза Анжелине, и лицо девушки вспыхнуло, стоило ей только вспомнить все случаи, когда они с Чарли целовались, и то удовольствие, которое она испытывала при этом.